В любом месте, где собирается много оторванных от дома… пусть будет существ, скованных одной цепью и вынужденных проживать вместе достаточное время, появляется и место, куда их будет тянуть, чтобы там снова почувствовать тепло очага. Во всех смыслах.
Не удивительно, что в нашем попаданском здании этим местом оказалась столовая.
Это была длинная комната с полом разного уровня — я предположила, что помост был предназначен в свое время для хозяйского стола, а на другом уровне полагалось сидеть тем, кто ниже по рангу. Сейчас же все столы были расставлены хаотично, разнокалиберные стулья и скамьи — тем более, а с той стороны, где прежде, наверное, размещались резные буфеты с дорогостоящей посудой, был прорублен в кухню довольно грубо сделанный проем, куда и ставились миски с едой — в начале трапезы полные, а после — пустые.
В целом, столовая представлялась местом сумрачным и неприятным даже. Высоко над головой висели закопченные балки, а бугристо-каменные стены были лишь местами прикрыты ветхими гобеленами, свет же давали узкие окна, а по вечерам — тусклые абажуры. Но для нас этот антураж значил гораздо меньше, чем возможность посидеть где-то вместе, в тепле и относительной сытости, не заплатив при этом ни монеты.
С монетами у каждого было туго.
Поговаривали, что однажды в столицу Азерберт попал молодой принц из другого мира — во всем его принцевом великолепии, при драгоценностях, короне и вышитых одеждах. Вот он-то устроился нормально. У прочих же была только жалкая стипендия — которую еще надо заслужить — и те вещи, что были при попадании.
В моем случае это удобнейшая одежда — которую было не позволительно здесь носить — любимая блестящая сумочка с угасшим телефоном, смятыми банкнотами и, действительно, сокровищами по меркам любой девочки — косметичкой с помадой, расческой и пудрой.
Телефон я не оставляла надежды зарядить когда-нибудь, не ради звонка родителям, конечно, а ради фотографий и воспоминаний.
Как всегда, когда я вспоминала про семью, настроение испортилось.
Вряд ли мое исчезновение — даже гибель — папа и мама восприняли нормально. Но меня искренне утешал тот факт, что я была не единственной, а тот ребенок, который средний и по имени Андрей, как раз перед моим перемещением сообщил, что они с его подругой ждут своего ребенка.
Хнык.
— Ты чего? — Симона оторвалась от созерцания своей тарелки.
— Ничего, — вздохнула и взяла себя в руки. По негласному правилу рассказы о своих оставленных семьях мы большую часть времени придерживали, чтобы окончательно не погружаться в уныние. Меньшую — я аж два раза — выплакивали на плечах друзей, воздевая руки к потолку с криками «За что-о?»
— А я думала по поводу еды страдаешь, — вздохнула девушка.
— А что с ней не так? — заинтересовалась. — Я еще не пробовала.
— Может и не будешь начинать?
— И лечь спать голодной? Ну уж нет, — решительно отрезала кусок… ну пусть будет мяса и засунула его в рот. Поскольку сами попаданцы и готовили, и у всех свое представление об адекватном питании, а у нашего казначея — свое о том, сколько надо тратить на продукты — каждый прием пищи превращался в викторину.
Угадай, из чего это сделано.
Угадай, какой мир сегодня дежурил.
Хуже всего — угадай, кто сумеет забаррикадироваться в туалете первым.
— Ой, — разжевала странную субстанцию.
— Я тебе говорила, — вздохнула Симона.
— Ну не так уж и плохо, — протянула с некоторым сомнением, — просто привкус странный и консистенция… из дракона они его сделали, это рагу, что ли?
Раздавшееся с разных сторон шипение показывает, как большинство воспринимает такие шутки.
Мне нравилось их бесить, хоть я и понимала — не их вина, что они вышли из патриархальных миров. С Афлеком и Симоной мы сошлись именно по этому поводу. Как давно забывшие о таком пережитке, как монархия и белая кость, а также подобострастие по отношению к тому и другому.
А с девушкой еще и потому, что её дар тоже оказался нестандартным.
Она видела невинность — хоть в помыслах, хоть в теле.
— Это за мою прошлую жизнь наказание, — процедила та, когда узнала впервые о даре.
Прошлая жизнь Симоны проходила в публичном доме, но как я ни пыталась вызнать подробности, не получалось. И не потому, что она не хотела ничего говорить — печать мешала. Что, понятное дело, подстегивало мое любопытство и фантазии…
— Сдаюсь, — все-таки бросила приборы подруга, — Пошли на кухню — там можно разжиться простым хлебом.
На нас посмотрели с уважением — мы провели здесь уже несколько месяцев, а значит, заслужили и хлеба, и звания старожилов.
Только драконов — не трогать.
Это правило преследовало на протяжении всей учебы.
Не трогать, не говорить о них лишний раз, не задевать.
Не знаю, какого эффекта хотели достичь наставники, но у меня они планомерно добивались лишь настороженного неприятия.
И все бы у них получилось, если бы не один случай.