Как жил, работал и воспитывал детей И. В. Сталин. Свидетельства очевидца

А. С.: Он считал, что Москва должна сохраниться в её стиле. Кое-кто предлагал все снести и заново построить, кто-то желал на новом месте столицу строить. А Сталин говорил, что надо обновить, почистить, и чтобы она сохранила свой характер и замысел, идею её градостроительства. Ведь центр Москвы — это колокольня Ивана Великого, потом шатровые церкви, дороги кольцевые. А когда стали строить высокие дома, то и колокольня потерялась, и церкви были закрыты домами. Сталин хотел в центре поставить Дворец Советов, чтобы он возвышал­ся над зданиями, как в свое время колокольня Ивана Великого, построить высотные здания наподобие шатровых церквей, то есть поднять Москву. Кольца оставались: и А — Бульварное кольцо, и Б — Садовое кольцо, по которым ходи­ли трамваи «А» — «Аннушка» и «Б», который то «бякой» называли, то «бабушкой».

Ну и помню его разговор относительно кон­кретного дома. Это было 17 мая 1937 года. Дом стоит напротив Киевского вокзала с другой стороны, на Дорогомиловской улице: 5-этажный стилобат, а центральная часть — 8-этажная. Шел разговор о сроках строительства. Сталин сказал: «Думаю, что три года и три недели достаточно, чтобы выстроить такой дом». И дом был в эти сроки построен и заселен. А строители говорили, что нужно больше времени на это строительст­во. Дом был долгостроем. Кстати, туда вселился и мой соученик по 10-му классу спецшколы.

Е. Г.: Вы говорили, что для него авторитетом в архитектуре был Жолтовский. От кого вы этого слышали?

А. С.: От людей в доме слышал, когда шел ка­кой-то разговор и ссылались на мнение Жолтовского, Щусева, Щуко, Иофана и на мнение Сталина об их суждениях. И сам Сталин называл эти имена, если шел разговор о строительстве или проектировании зданий. Но свидетелем тому, чтобы именно они — Сталин и Жолтовский — разговаривали друг с другом, я не был.

Е. Г.: Сталин был аскетом, но высотные дома не только удобны, но и красивы, в фойе некото­рая даже и роскошь. В сталинских домах высокие потолки, большие кухни.

А. С.: В этом стиле — сочетание классики и мо­дерна. Классика и конструктивизм, некоторое обновление согласно новым технологиям того, что уже было создано в истории. Аскетом он был сам, но о благосостоянии людей думал постоянно и работал над этим.

Е. Г.: В его библиотеке были альбомы по архитектуре?

А. С.: Не помню. Хорошие альбомы живописи русской классики были, это да, это помню. Мы рассматривали их.

Е. Г.: Для того, чтобы вести такое строитель­ство, нужны кирпичные, цементные заводы.

А. С.: Конечно. И они строились. Возьмите Одинцово: это фактически поселок из несколь­ких кирпичных заводов. Там есть несколько озер — это как раз места выемки глины. В прав­ление Хрущева это все было закрыто. Хрущев го­ворил, кто за кирпич и против железобетона — тот мой враг. Кирпичники — мои враги. При нем ликвидировали кирпичные заводы. После него оказалось, что кирпич в промышленных масшта­бах негде делать.

Е. Г.: Был ли Сталин формалистом, буквоедом?

А. С.: В некоторых вопросах, конечно, он был педантичен, точен. Совершенно четко требовал исполнения и следил за выполнением принятых решений. Но не был формалистом ради самой формальности. Это можно продемонстрировать на таких примерах.

Мне рассказывал маршал артиллерии Нико­лай Дмитриевич Яковлев, дело было в 1942 году. Яковлев тогда еще недостаточно знал характер Сталина. Когда Яковлев пришел к нему по вызову, Сталин сразу сунул ему бумагу и сказал: «Это что такое?»

Яковлев прочитал. А это жалоба какого-то на­чальника, что формируемой кавалерийской ди­визии выданы шашки, на эфесе которых выгра­вировано «За Веру, Царя и Отечество». Яковлев воспринял это как серьезный упрек и стал докла­дывать: ошиблись, не успели, у нас шашки не про­изводятся, и мы пользуемся запасами еще царско­го времени, но когда мы выдаем формируемым дивизиям эти шашки, стираем эту надпись, ну а здесь пропустили — виноват.

Тогда Сталин спрашивает: «А шашкой с такой надписью немцу голову срубить можно?» Яковлев отвечает, мол, можно, конечно. Сталин: «Тогда дай им Бог и за веру, и за царя, и за отечество. А дурака этого, что жалуется — чтобы в Москве больше не было». И еще сказал, мол, с такими формалистами будьте осторожны: они — опасные люди.