Но, милые мои, конкретные планы сами по себе не существуют, как и не должны существовать в работе с детьми воспитательные мероприятия! Эти конкретные планы возникают на основе конкретной педагогической позиции. А если вы возьмете из моей практики этот семинар как воспитательное мероприятие, включите его в свою практику, опирающуюся на другую позицию, а там он не принесет пользы? Ведь будете же вы тогда говорить, что моя практика непригодна, она нереальна! Вот, видите, с каким риском связано механическое перенесение опыта из одного педагогического гнезда в другое! Мое педагогическое гнездо построено на личностном подходе к ребенку, на началах гуманного отношения к нему. А если ваше педагогическое гнездо обозревается с высоты ветвей императивного дуба, то в нем мой опыт может оказаться тухлым яйцом, так же как протухли в моем гнезде некоторые формы и методы воспитания и обучения...
...Да, я хочу, чтобы мои дети время от времени оказывались под сильными впечатлениями — от книги, встречи, экскурсий, поступка, события... Впечатления очень серьезное дело в воспитании детей. В педагогическом процессе не все может быть впечатляющим, но если их не будет вовсе, то, я уверен, воспитание не состоится. Впечатление — не просто жизненный опыт, переходящий в знания; оно и не только хорошо — пусть даже на всю жизнь — запомнившийся факт, явление. Такое понимание упростило бы воспитательный смысл впечатления. «Находится под впечатлением» в действительности означает, что человек (и не только ребенок) действует, мыслит, воспринимает мир в соответствии с эмоциональной сутью впечатления, вот в чем дело. И чем сильнее оказывается впечатление, тем дольше оно может управлять им. Само собой, воспитывающими не могут стать всякие впечатления, и от некоторых из них надо оберегать детей, чтобы у них не помутнели хрусталики личностного эмоционального зрения и не пошатнулся механизм деятельности. Опыт убедил меня в том, что
Вот я и забочусь о создании у каждого из моих детей сильных впечатлений.
Как я это делаю? Да разве обо всем скажешь!
Вот, к примеру, как я преобразил уроки чтения.
Раньше я мог задать детям наизусть стихи и рассказы, а на другой день требовал, чтобы они ответили мне урок. «А ну-ка, что было задано!» — не спрашивал, а грозил им и выискивал, кого проверить, проконтролировать, оценить. Тогда руку поднимали только смелые. Большинство детей в это время опускали головы. В классе воцарялась тишина, но не такая, какая воцаряется в переполненном концертном зале, когда дирижер поднимает палочку, чтобы через секунду устроить величественную встречу человека с прекрасным. Нет, в классе не воцарялась такая тишина, и у детей не замирало сердце в предвкушении чего-то радостного и необычного! У них сердце замирало от страха. Эта мертвая тишина в действительности была криком их души: «Учитель, пойми, мы же боимся тебя!»
Но какое у них оставалось впечатление от таких уроков? От художественного произведения — почти никакого. Обо мне же у них создавалось и упрочивалось впечатление о том, что учителя вот такие — злые, им только отвечай да отвечай урок! Так из-за меня мутнели у них хрусталики эмоционального восприятия, вместо того чтобы становиться прозрачнее и радостнее.
Тогда я не думал о том, во что могут превратиться в духовном мире моих воспитанников прекрасные поэтические образы, какими советниками могли бы стать для них достойные любви и подражания герои сказок и рассказов. Я просто наивно полагал, что если ребенок выучит хорошо и прочтет мне бойко этот стишок, если возможно подробнее перескажет мне содержание этого рассказа и если его ответы на мои вопросы совпадут с тем, что ему следует сказать и чего я ожидаю, то и с духовным миром тоже будет все в порядке — эти стихи, эти рассказы и сказки так и войдут в его духовный мир, куда же им деться еще! Чем прочнее выучит ребенок учебный материал, тем сильнее он запечатлится в его памяти — вот на каком уровне понимал я тогда смысл впечатления, и груду формальных знаний я с легкостью путал с духовным миром ребенка.