Как живые: Двуногие змеи, акулы-зомби и другие исчезнувшие животные

Но стоило канонаде вулканов где-то утихнуть на несколько лет, как богатые железом и калием вулканические пеплы покрывались густыми лесами из кордаитов, настоящих хвойных, крупных папоротников и пельтаспермовых. Поскольку леса без вездесущих насекомых не бывает по крайней мере с каменноугольного периода, здесь осваивались разнообразные тараканы, жуки, скорпионницы, сетчатокрылые, прямокрылые, чрезвычайно редкие ныне «тараканосверчки» (гриллоблаттиды) и много кто еще. Низинки, вымытые дождями в разрушавшихся под натиском корней лавах, быстро наполнялись водой: в условиях суперпарникового климата дожди проливались часто и обильно. Водоемы расширялись, зарастали харовыми водорослями, похожими на хрупкие веточки сосен, и заселялись всякими животными.

Первыми, наверное, прибывали совсем мелкие пресноводные рачки с напоминавшими семечки гладкими раковинками, остракоды, и более крупные, но тоже двустворчатые листоногие. И те и другие заносились ветрами, когда еще пребывали на стадии икры. Она у таких членистоногих покрыта плотной оболочкой, выдерживает длительное высыхание и, будучи легкой на подъем, переносится на дальние расстояния. Пресноводным остракодам, снующим по дну и слоевищам харовых водорослей, для дальнейшего процветания даже не требовалось искать партнера: партеногенетические самки, чьи предки по материнской линии были когда-то оплодотворены, размножались без их помощи. Листоногие ложились на бок на дно, но не засыпали, а процеживали воду с помощью перистых членистых антенн. На них тут же оседали микроконхиды – совсем мелкие существа, строившие ребристые плоскоспиральные известковые трубочки, из которых высовывались венчики щупальцев для фильтрования взвеси. Порой их скапливалось так много, что они навсегда замуровывали хозяина, совсем не подозревавшего о собственном гостеприимстве, в его двустворчатом домике.

Насекомые слетались сами, чтобы отложить яйца в почти еще никем не освоенном, а значит, до поры до времени безопасном водоеме. И эфемерное озерцо вскоре наполнялось рыскающими по дну личинками поденок и даже, наверное, древнейшими жуками тунгускагирусами (Tunguskagyrus), напоминавшими вертячек и кружившими по водной глади. У этих хищников были гладкие каплевидные панцири, весловидные членики конечностей, с помощью которых они гребли (на самом деле упирались в пленку поверхностного натяжения), и разделенные надвое глаза, чтобы нижние фасетки выискивали жертву в воде, пока верхние выслеживали ее на поверхности.

Возможно, что именно насекомые приносили сюда личинок микроконхид, улиток и двустворок, а также икру рыбы и «лягушек» – ведь должен был кто-то есть обильных братьев меньших? Так в сибирских водоемах, донные отложения которых вскрываются теперь по берегам Нижней Тунгуски и других рек, стремящихся в Енисей (или прямо в моря Северного Ледовитого океана), заводились позвоночные. Из рыб это были небольшие (до 30 см длиной) древние костные ганоиды, такие как тунгусихт (Tungusichthys) и эвенкия (Evenkia) с плотным чешуйчатым панцирем, сдвинутыми вперед крупными глазами и множеством мелких острых зубов. Вероятно, такими зубами они давили панцири насекомых и раковины моллюсков и микроконхид.

Единственным здешним четвероногим существом был тоже небольшой, немного похожий внешне на тритона тунгуссогирин Берга (Tungussogyrinus bergi). Понятно, что его родовое имя, как и многих других местных ископаемых, происходит от названия реки Нижней Тунгуски (и от греч. γυρινοζ – «головастик»). Видовое название земноводному дал в 1939 г. Иван Антонович Ефремов в честь академика АН СССР и профессора Ленинградского государственного университета Л. С. Берга. Лев Семенович изучил первых ископаемых рыб с Тунгуски, а также множество современных сибирских речных обитателей. И, конечно, он известен благодаря концепции номогенеза (от греч. νοµοζ – «закон» и γενεσιζ – «рождение») – эволюции на основе закономерностей, а не случайностей. Именно Берг, переживший несколько революций, блокаду Ленинграда (награжден медалью «За оборону Ленинграда») и преследования со стороны агрессивных и безграмотных политиков, как нельзя более точно определил важнейшее различие науки и политики: «…Наука не претендует на обладание абсолютной истиной, и потому ей свойственна терпимость и гуманность. Наука внутренне свободна, относится с уважением к чужой свободе и требует такого же отношения и к себе»[26].