Как Зюганов не стал президентом

«…Мне был известен каждый шаг Ельцина, — вспоминал Карпухин, — арестовать его мы могли в любую минуту и сделали бы это без лишнего шума… И на дороге к шоссе, и под мостом, где это было бы особенно удобно, и на автостраде в Москву. Мои ребята так натренированы, что никто ничего не заметил бы, случайные свидетели просто подумали бы, что какая-то из машин сломалась, а пассажиров пересадили в другую».

Однако командир «Альфы» не выполнил приказ.

Вот такая вот тоненькая ниточка, готовая в любую секунду оборваться. Не оборвалась. Разве не чудо?

Второй критический момент — октябрь 1993 года. Вечер 3-го числа. Армия колеблется, чью сторону занять — президента или мятежников. Колонна боевиков под командой Макашова собирается в Останкино на захват телецентра. Сделать это легче легкого: штатная охрана телевидения — кучка милиционеров, готовых к тому же перейти на сторону Верховного Совета. Дальнейшие события предвидеть нетрудно: после захвата телецентра на всю Россию разносятся пафосные слова «президента» Руцкого — обращение к стране и к армии: «преступник» Ельцин низложен, отныне законный президент — он, Руцкой, и все Вооруженные Силы, все органы власти обязаны подчиняться только ему, Верховному Совету и Съезду, и никому больше. Все, дело сделано. Контрреволюционный переворот состоялся.

И снова чудо: по какой-то причине Макашов замешкался возле Белого дома. Всего лишь на пятнадцать минут раньше его в Останкине появляется отряд спецназа внутренних войск «Витязь» — единственное вооруженное подразделение, верное правительству, находящееся в ту пору в Москве. Бойцы занимают оборону в обоих зданиях телецентра. Попытка штурма малого здания — АСК-3, — где сконцентрирована передающая аппаратура, терпит провал. Видя, что чаша военного успеха склоняется в сторону президента, на его сторону переходит и армейское начальство.

Третий критический момент Великой либеральной революции — президентские выборы 1996 года и кульминация их — 3 июля, второй тур. Мало кто верил, что больной, разбитый бесконечными инфарктами человек, имеющий практически нулевой рейтинг, способен одержать победу на этих выборах. Казалось, на этот раз победа коммунистам обеспечена. Такое мнение все более крепло не только внутри страны, но и за ее пределами. Достаточно вспомнить Давос: Зюганов там принят как стопроцентный будущий президент.

И опять, в который раз, происходит чудо: неслыханная концентрация воли, иссякающих физических сил самого Ельцина, концентрация сил и воли его команды — той ее части, что сделала ставку именно на выборы, а не на силовой способ сохранения Ельцина у власти, — останавливает победный марш коммунистов.

Провидение словно бы специально вознамерилось не допустить коммунистической реставрации на российских просторах. Все, хватит, баста! Довольно семидесятилетнего большевистского владычества, унизительного народного рабства!

Итак, угроза реванша вроде бы миновала. Казалось бы, воспользуйтесь этим благоволением небес, устройте на своей земле нормальную жизнь. Но нет, словно бы какая-то неведомая Черная сила мешает нам это сделать. Снова по ее зловещей воле погружаемся в беспросветный мрак, в кромешную тьму…

Понятное дело: те недавние политические катаклизмы — когда стране удавалось пройти по самому-самому краю пропасти — сегодня уже мало кого волнуют. Не дали коммунистам вернуться? Ну и что? Как писал поэт, «вместо цепей крепостных люди придумали много иных». Вместо бюрократии коммунистической в стране безраздельно властвует пришедшая ей на смену новая бюрократия, которая ничем не лучше своей предшественницы. А скорее даже хуже ее. Если на прежнюю была хоть какая-то управа (в случае чего — «Партбилет на стол!»), на эту вообще никакой управы нет. Несопоставимы с прежними размеры взяток, несоизмеримы масштабы коррупции. За что, как говорится, боролись?

Все же, думается, боролись не зря. Вполне ведь ясно: коммунистический режим — исторический атавизм. Его давно пора было выбросить на свалку. Здесь мы сильно припозднились. Замешкались.

Да, мы снова барахтаемся в застойном болоте, пусть не коммунистическом, ином, но как-никак у нас все же было Великое либеральное пятнадцатилетие. Мы ощутили на губах вкус свободы, вкус демократии, узнали, что значит жить при рынке. Теперь нелегко нас заставить этот вкус позабыть, до конца отречься от созданного в годы реформ.

Что касается продажной правящей бюрократии — да, это действительно самая тяжелая, самая неподъемная проблема. Вообще-то одной из главных реформ в ходе Великой либеральной революции должно было стать стреноживание, обуздание бюрократического аппарата, подчинение его воле общества, наконец, возможно, решительная его замена. Но, во-первых, никто такую задачу всерьез не ставил, во-вторых, не очень-то и понятно, как к ней подступиться.