Какая удача

Это, может быть, худшее место для бдения. Во-первых, там трубы. Сложно призвать необходимый уровень угрюмости и молчаливой трагичности, нужных для бдения, когда вокруг тебя студенты в больших красных шапках дуют в бронзовые инструменты, а рядом попивают вино планокуры и бегают вопящие дети. Ну серьезно, вы устраиваете бдение рядом с гребаным марширующим оркестром. С таким же успехом его можно устроить на дне рождения шестилетки.

Но если они хотели внимания, они его получили. Женщина из «Ладьи и Пешки», которую я почти дважды сбил, а затем не мог найти, пугая бедных прохожих Атенс, сидит за раскладным столом с огромной стопкой бумаг, многие из которых угрожает снести ветер. Рядом с ней огромная фотография Ай-Чин, та самая, которую я тысячи раз видел онлайн, с номером телефона для звонков на случай, если кто-то что-то знает об исчезновении. (Трэвис скоро позвонит по этому номеру, услышит сигнал занятой линии и закатит глаза.) За столом с женщиной из «Ладьи и Пешки» сидят еще трое людей, двое китайцев и одна пожилая белая женщина, которая смахивает на университетского профессора. (Они, наверное, все покупают очки в одном и том же магазине.) Они раздают флаеры и, кажется, пытаются убедить всех прохожих подписать какую-то петицию.

И рядом с ними я вижу родителей Ай-Чин.

Это должны быть ее родители. Во-первых, они выглядят изможденными, как после ночного перелета и приземления в незнакомой стране, где ты никогда не бывал и где все говорят на чужом языке, которого ты не понимаешь. На обоих слишком много одежды для октябрьского вечера в северо-восточной Джорджии и солнцезащитные очки с толстыми стеклами, хоть солнце уже садится. Они ни с кем не разговаривают.

От их вида меня начинает подташнивать. Мне жаль, что они здесь. Мне жаль, что это происходит.

– Погналиииииииии!!! – говорит Трэвис, бросаясь в сторону бдения и зовя меня за собой. Я смотрю на Марджани. Она тоже машет мне.

Что он делает?

А зачем еще ты здесь, Дэниел, если не ради этого?

Марджани всегда понимает меня намного лучше, чем кажется.

– Что с ним не так?

Это облегчение, что кто-то хоть раз задает этот вопрос мне о Трэвисе, а не наоборот. По какой-то причине все эти грусть и трагедия воспринялись дефектными синапсами Трэвиса, отвечающими за эмпатию, не как «угрюмые», а как «невероятно захватывающие». Он не прекращает спрашивать у всех в зоне слышимости о бдении об Ай-Чин.

Какой она была? Когда вы видели ее в последний раз? Хорошо ли она училась? Проводила ли она время возле жилья для студентов магистратуры и докторантуры в Файв-Пойнтс? Была ли она импульсивной? Была ли она стеснительной? Нравилось ли ей, скажем, накуриваться?

У Трэвиса хватает здравого смысла избегать родителей, но все остальные на бдении, а это растущая толпа людей, получают кучу вопросов.

Девушку передо мной Трэвис забавляет меньше остальных, и она спрашивает меня, из всех, в порядке ли он. Это невероятно редкое событие, что кто-то интересуется моим мнением, не говоря уже о том, чтобы узнавать у меня о человеке, поэтому она мне уже нравится.

Я подергиваю бровями, надеясь, что это выражает: «Подожди секунду, у меня есть колонка», а не: «У меня приступ», и она понимает достаточно, чтобы подождать.

– С ним все нормально. Он просто любит болтать.

Похоже, ее все это не пугает. Еще одно преимущество не использовать голос Стивена Хокинга.

– Это хорошо, – говорит она, мгновенно заслужив мою симпатию без какой-либо на то причины. – Меня зовут Дженнифер. – она автоматически протягивает мне руку, потом убирает ее и я киваю: «Не беспокойся, такое случается все время».

– Дэниел.

– Это ужасно, не так ли? – говорит она. На ней футболка размера на три больше нужного, и ее волосы завязаны в хвост, поэтому она очевидно студентка. Только студенты, молодые мамочки и инвалиды появляются настолько небрежно одетыми на мероприятии, где будут сотни людей. Я киваю.

Она оглядывает меня.

– У тебя СМА? – говорит она. Это первый раз на моей памяти, когда кто-то спрашивает меня об этом на улице. Меня спрашивали об этом на благотворительных мероприятиях, марафонах, концертах, на всех приемах, где нас выставляли на всеобщее обозрение, чтобы вызвать у всех присутствующих чувство вины за то, как им повезло, и заставить их выписывать крупные чеки, с которых я никогда не получаю деньги, раз уж на то пошло. Но никто не спрашивал об этом на ровном месте.

Должно быть, этот внутренний монолог отобразился у меня на лице, потому что она немного подпрыгивает, словно только что угадала, под какой шляпой был мяч на экране бейсбольного матча.

– Я так и знала! Я работала с детьми в группе «Юная жизнь», у которых была СМА. Это дерьмо, верно? – она немного морщится. – Но у тебя потрясное кресло.