Какашка и Художник

— Да вот же он, — какашка показала на художника, мирно дремавшего рядом.

— Этот что ли? Ха-ха-ха, — захохотала муха. Она потирала ручками брюшко и все свои коленки. — Это он-то великий. Ха-ха-ха!

— Тихо, тихо, — испугалась какашка. — Вдруг он услышит, обидится и передумает делать из меня ягоду.

— Невозможно сделать ягоду из какашки, — сказала муха.

— Возможно, — тихо, но настойчиво проговорила какашка.

— А я говорю невозмож-ж-ж-но. Невозмож-ж-ж-но, — продолжала жужжать муха, но в этот момент над ней взмыл лист лопуха и опустился со страшной скоростью.

— За-ра-за! — завопил художник.

— Ой, ой, ой! — запрыгала навозная муха. Увидев, что великий русский художник снова прицеливается, она, жужжа и повизгивая, понеслась прочь.

Художник поворочался, устраиваясь в мягкой траве поудобней и, бормоча «зараза, разбудила», снова задремал. Но его сон тут же снова прервали — калитка отворилась, из нее вышла девочка.

Художник вскочил на ноги, схватил какашку, завернул ее в лист лопуха и бочком двинулся к девочке.

— Матрона, — позвал он ее и сделал умильное лицо. — Я кое-что нашел, так сказать… Имею честь показать, так сказать… Зы… — зачем-то зазубоскалил он, отставляя одну ногу, наклонился и махнул в воздухе лопухом, будто тот был шляпой с перьями.

— Не ты ли потеряла, Матрона, — спросил художник, протягивая девочке лопух с дрожащей в нем какашкой.

— Я ничего не теряла, дяденька, — строго сказала девочка.

— Может, ты еще не обнаружила пропажи, — настаивал художник, вихляя бедрами. — Посмотри. Кажется, это — твое.

— Я ничего не теряла, дяденька, — повторила девочка, и ее розовые губки надулись.

Она уже собиралась уйти, но тут художник подпрыгнул и заверещал:

— Ай, ай, как же мне повезло сегодня найти кое-что! И если это ничейное кое-что, то оставлю-ка я его себе!

Услышав это, девочка передумала уходить и приблизилась к художнику.

— Так уж и быть, — сказал он, развернул лопух и сунул какашку, утыканную спичками, девочке под нос. — Не ваш ли ежик? — любезно поинтересовался он.

Носик девочки брезгливо дернулся.

— Воняет, — сказала она.

— Ежик сдох, — печально проговорил художник и скорбно наклонил голову.

— Нет, это вы пукаете, дяденька, — сказала девочка.

— Это не я! — запротестовал художник.

Девочка покрутила головой в разные стороны. Кругом было пусто.

— А если не вы, то кто? — строго спросила она, повернулась и снова ушла за калитку.

Художник поплелся к березе. Какашка лежала в лопухе и плакала. Никто ее не любит. Никто не жалеет. Какаш променял ее на кефирную какашку, и даже девочка, выкакавшая ее, не смогла отличить свою собственную какашку от дохлого ежика.

— Мне никогда не войти в анналы современного искусства, — глотая слезы, пролепетала она, когда художник вынул ее из лопуха.

— Ты уже вышла из них, — ответил он и загоготал.

Он вынул из какашки все спички и принялся задумчиво смотреть на нее. От спичек в ней остались дырочки. Но они были мелочью по сравнению с душевной раной.

В обед пошел легкий летний дождь. Какашка лежала в траве, мокла и не шевелилась. Она хотела стать ягодой, но в погоне за красотой превратилась в дырявое чудище.

Художник поднял ее, отряхнул и сунул в пустой спичечный коробок. Какашке показалось, что она уже умерла.

Дождик закончился, и на мокрую травку снова вышла девочка. Теперь у нее в руках был зонтик в красно-бело-голубую полоску. Она крутила им над головой, и полоски превращались в переливчатую радугу.

На этот раз художник сделал вид, что не замечает девочку. Он чесал спину о березу и насвистывал себе под нос. Не переставая крутить зонтик, девочка приблизилась к нему.

Тогда художник открыл коробок, заглянул в него и, зажмурившись, снова закрыл. Он проделал это несколько раз, не забывая зажмуриваться и охать, как будто в коробке лежало что-то удивительное.

Девочке стало любопытно. Она вытянула голову, но художник так быстро закрывал коробок, что ей не удавалось ничего в нем разглядеть.

— Дяденька, что у тебя в коробке? — наконец, спросила девочка.

— Искусство… — многозначительно ответил художник.

— Я тоже хочу посмотреть, — сказала девочка. — Покажи мне, дяденька.

Художник протянул девочке коробок. Она открыла его. Какашка увидела склонившееся над ней лицо девочки — все в веснушках — и лучезарно улыбнулась ей, так рада она была ее видеть. Но девочка быстро отшвырнула коробок. Какашка больно ударилась о землю.

— Это не искусство, — сказала девочка, вытирая ручку о платьице.

— А что это? — мрачно спросил художник.

— Это — какашка, дяденька, — звонко проговорила девочка, повернулась и пошла прочь.

Дойдя до калитки, она оглянулась и сказала художнику:

— Ты — кто-то-плохой.

— А художник и не обязан быть хорошим! — закричал художник.

— Моя собака тебя съест, — крикнула в ответ девочка и позвала: — Ласка! Ласка!

Из-под забора высунулась большая белая морда и оскалилась желтыми клыками. Художник схватил с земли коробок, сунул его карман и побежал прочь, на прощание пнув березу. Он споткнулся о палку, брошенную в траве, растянулся, его штаны треснули на заду, но он быстро поднялся и, прихватив палку, бросился наутек.