Кахатанна. Тетралогия (СИ)

Правитель был готов поднять всех на ноги, чтобы сейчас же идти в храм Ака‑Мана, верховного бога тагар, которому они поклонялись с давних времен, и там, припав к ногам золотой его статуи, в окружении жрецов молить равнодушное божество сохранить жизнь единственному сыну. Но Хайя Лобелголдой знал, что никогда не сделает так: если воину суждена смерть в бою, то лучшей судьбы ему не нужно – так говорят тагары высшим достоинством почитающие воинскую доблесть. Немного будет стоить в их глазах владыка, боящийся за жизнь своего сына, – ведь самая лучшая охота, самая лучшая война и самая лучшая женщина ждут воина в Заоблачных равнинах – так гласит закон Ака‑Мана.

Никаких известий.

Человек на ложе под роскошным балдахином перекатился на спину и закусил губу, вперив глаза в потолок. Он должен думать о другом – о государстве, о делах. В конце концов можно думать о новых наложницах или тех шести юных танцовщицах, которых привезли во дворец накануне вечером. Все они великолепны и способны даровать любому неземное блаженство.

Но Хайя Лобелголдой думал почему‑то о нелюбимой седой жене, которая второй месяц подряд горькими слезами плакала в дальних покоях Южного дворца.

Законная жена повелителя и мать Хентей‑хана страстно желала, чтобы во главе войск, которые тагары отправляли в распоряжение Зу‑Л‑Карнайна, встал кто‑нибудь другой, только не ее сын. Глупая женщина! Что может быть лучше славы, которой покроет себя воин на поле битвы? Хентею еще править и править Джераланом – пусть же укрепляет свою власть. Кто знает, может, именно ему суждено избавить свой народ от Фаррского Льва?

В который раз Великий хан подумал о своем брате – безудержном, неистовом, свободолюбивом Богдо Дайне Дерхе, павшем в битве за Джералан.

Хентей‑хан был много больше похож на своего дядю, чем на мать или отца, и внешностью, и нравом. Лобелголдой не хотел знать, почему так вышло, и сына любил безудержно. А вот жену ненавидел.

Почему же он думает о ней, рыдающей второй месяц подряд в самых дальних покоях Южного дворца, что же рвет его душу дикая боль ревности и умирающей долгие годы, но так и не угасшей до конца любви?

«Брат мой! Брат мой, не потому, ли я не поддержал тебя в том сражении, не потому ли отвел войска?! Неужели все горе, весь ужас Джералана, гибель его лучших воинов лежат на совести одного‑единственного человека, не сумевшего простить?..»

Наконец Лобелголдой понял, что сегодня ему заснуть уже не удастся, поэтому он резко сел на своем необъятном ложе и протянул руку к шнуру с колокольчиками, чтобы вызвать рабов и приказать им подать вина и привести танцовщиц, привезенных из Сарагана, – потешить повелителя плясками и красотой. Однако он так и остался сидеть, протянув дрожащую руку к шнуру и не имея сил ни крикнуть, ни закрыть глаза, чтобы не видеть зрелище, которое предстало перед ним.

Посреди огромного, во весь пол, ковра перед Великим ханом стояло некое подобие человека – не то тень, не то призрак. Он был невысок и темноволос, но весь силуэт его слегка дрожал, перетекая внутри своей формы, словно не имея четко очерченных границ. К тому же ночной пришелец не отбрасывал тени, и более, того – сам был полупрозрачен.

Однако призрак слегка светился, что позволяло рассмотреть его в подробностях. Это был мужчина по виду явно тагарских кровей, одетый в измятые окровавленные доспехи. У него не было кисти левой руки – вместо нее хан видел отвратительную кровавую рану. Правый глаз и щека ночного гостя тоже представляли собой жуткое алое месиво, а грудь была пробита в нескольких местах. Но на шее мертвеца – а в том, что призрак был воином, павшим в битве, сомневаться не приходилось – висело золотое ожерелье; и шлем его был украшен золотым ястребом – шлем, известный всему Джералану, – тот, что был на хане Богдо Дайне Дерхе во время его последнего сражения и в котором приказал похоронить его император Зу‑Л‑Карнайн.

Лобелголдой почувствовал, что горло сжимает жестокая ледяная рука ужаса, но старался не подать виду – горд был правитель тагар и, несомненно, храбр.

– Здравствуй, брат, – прошелестела тень. – Узнал?

– Да, Дайн Дерхе. Узнал. И приветствую тебя от всего сердца.

– У меня мало времени, брат. Я пришел исполнить свой долг.

Хайя Лобелголдой вместо ответа склонил голову.

– Ты всегда придерживался мнения, что я напрасно положил людей там, в ущелье. Но я не умею жить стоя на коленях.

Узкие глаза Великого хана гневно блеснули, однако он не хотел спорить с призраком и подавил в себе желание запротестовать.

– Я не знаю, кто из нас прав, брат, – продолжала тень все тем же сухим, шелестящим голосом. – Даже теперь, пребывая в Заоблачных равнинах, я не знаю, кто из нас был прав. Возможно, что и ты, сберегший и сохранивший людей и страну.

Великий хан был сверх всякой меры удивлен словами Богдо Дайна Дерхе – при жизни он бы так , не сказал никогда.