Кахатанна. Тетралогия (СИ)

Бордонкай перехватил секиру как копье и изо всех сил вонзил ее навершие в грудь урмай‑гохона. Страшно вскрикнул Самаэль. И закричал повелитель Мелькарт, чье существование на Арнемвенде в этот миг было прекращено.

Мироздание протестовало, как могло: оно приговорило Арнемвенд к гибели в очистительном пламени, оно запретило этому миру жить дальше, а он не просто боролся, но и побеждал. Своим вмешательством Бордонкай разрушил последние надежды той сущности, которая мнит себя вершителем всех судеб. И она не могла простить давно несуществующему человеку этой смелости.

Рядом на песке умирал га‑Мавет. Разбитые ребра и смятое страшным ударом тело болели не так сильно, как тосковала душа. Он не боялся перестать быть, но боялся оставить Каэтану и весь этот мир одинокими и беззащитными. Исполин Бордонкай остановился возле него: его очертания уже плыли и размывались, как тень.

– Пустишь? – спросил с надеждой. И Бог Смерти понял, что есть еще одно деяние, которое они могут совершить.

– С радостью, – прошептал.

И тогда Бордонкай просто поднял его на ноги и шагнул в него, как в храм, в котором давно не было молящихся. И храм принял его – нового жреца, новую душу, новую суть.

Эпилог

Это продолжалось так долго, что Каэтана потеряла счет минутам или часам.

Души павших на Шангайской равнине уходили к ней, к той, за которую сражались и умирали, и не было этому скорбному шествию конца.

В числе последних погиб Барахой, унеся с собой жизни двух последних хранителей – Эр‑Соготоха и морлока. Вспомнив себя, он не мог поступить иначе, и боги Арнемвенда искренне оплакивали его.

Из четырех фенешангов в живых остались Римуски и Тотоя. А Фэгэраш и Мешеде скончались от ран незадолго до конца сражения.

Маннагарт недаром так долго был вождем трикстеров: он до последнего удерживал ущелье. И умер только тогда, когда его дело было сделано. Из трех с половиной тысяч варваров, пришедших под его началом в Сонандан, в живых осталась едва ли десятая часть. Когда они переодевали своего вождя, прежде чем положить его на погребальный костер, то обнаружили на его теле с два десятка резаных и колотых ран. А ведь он смеялся и распевал до последнего.

Небольшая заминка вышла у трикстеров с обычаем и удушенную жену класть на костер вместе с вождем и его имуществом. Несколько раз подступали с расспросами к Гаймарту и прозрачно намекали на то, что ему надо бы уговорить Каэтану. Но потом отступились – решили, пусть она будет их вождем. Для Интагейя Сангасойи эта новость была не самой лучшей, и впоследствии она не раз вслух выражала тоску по погребальному костру, которым не воспользовалась, когда было так возможно.

Дарамулуну пришлись по вкусу яблоки, груши и виноград, и он мирно пасся в саду вместе с черным быком князя Малана Тенгри, которого совратил с пути истинного и приохотил к не присущим быкам продуктам.

Сам Малан Тенгри скончался через несколько дней после сражения. Сердце остановилось. И даже искусство Гайамарта не помогло. Бессмертный врачеватель сказал, что князь просто смертельно устал – так, как человек устать не может.

Сильно поредело и войско хортлаков. Помощь их была неоценимой: они командовали вражеской армией, подражая голосам военачальников, зато и истребляли их безжалостно. Тетушку Шази не спасла ее кастрюлька – какой‑то из танну‑ула раздробил ей череп. Зато оставшиеся в живых хортлаки рассказывали самые удивительные истории.

Были убиты Могаллан и То Кобинан. По завещанию, которое нашлось у Нингишзиды, их сожгли, а прах Астерион развеял над Иманой.

По Магнусу Номмо горевал, пожалуй, даже больше, чем по Рогмо. И тщательно охранял от посторонних глаз ларец, добытый чародеем у Аджи Экапада. Маленький альв отдал его Каэтане, когда прошло уже довольно много времени после битвы на Шангайской равнине. И та обнаружила в ларце голову катхэксины Джератты – матери урмай‑гохона Самаэля. Голова была жива и невыносимо страдала. Каэ исполнила обещание, данное ею Сокорро, и отпустила катхэксину с миром и покоем. Она и сама не ожидала, но душа Джератты была легко принята ею и долго еще чувствовалась, словно теплый огонек свечи.

Защищавшие Демавенд и его окрестности драконы тоже дорого заплатили за победу: Сурхак погиб, и его провожали в последний путь все боги и древние существа Арнемвенда. Даже Аврага Дзагасан явился проститься с тем, кто был некогда его врагом.

Ни от кого не укрылось, что исцелившийся от страшной раны Бог Смерти Малах га‑Мавет сильно изменился. Глаза его – по‑прежнему желтые, с кошачьими вертикальными зрачками – стали добрее и ласковее. Весь он как‑то вытянулся, превзойдя свой и без того великанский рост, и стал мощнее в плечах. Многие указывали на несомненное его сходство со статуей Бордонкая, стоящей в священной роще Салмакиды, но объяснения этой перемене не находили. Возможно, что‑то знала о ней Каэ, но она никогда и никому об этом не говорила.