Какие большие зубки

– Вовсе нет, – возразил Артур. – Пожилые устают от отрицания самих себя. Я часто замечаю, что чем старше становишься, тем меньше притворяешься.

Grand-mère улыбнулась.

– Тогда я, по вашим меркам, должно быть, еще совсем юна.

– Вы вечно молоды, – сказал он.

После ужина отец сказал:

– Артур, могу я с тобой переговорить? Нужно обсудить финансовые вопросы.

Grand-mère резко повернулась к отцу. Судя по бабушкиному виду, она готова была его убить. Я почти пожалела, что рассказала ей о пощечине.

– Нам всем нужно поговорить, – сказала я. – Папа…

– О, дела подождут, – перебила меня grand-mère. – Чтобы не злоупотреблять вашим гостеприимством, я намереваюсь снабдить вас всеми ресурсами, необходимыми для моего проживания. Пока я здесь, вам не придется волноваться о таких пустяках, как деньги. Давайте же перейдем в гостиную и насладимся обществом друг друга.

За столом повисла тишина.

– Mère, – сказала, наконец, мама, – это так щедро с твоей стороны. Как долго ты планируешь оставаться у нас?

– Столько, сколько я буду вам нужна, – ответила grand-mère. – Вы только что пережили такую утрату, поэтому я прошу каждого из вас: скажите, когда вам захочется остаться одним. А до тех пор я останусь и буду делать все возможное, чтобы помочь вам привыкнуть к новой жизни.

Я была восхищена. Она подобрала идеальные слова: сообщила, что намерена остаться, но лишь на то время, что мы ей позволим.

– Уверена, нам бы не помешала помощь, чтобы снова встать на ноги, – сказала я. – Спасибо, grand-mère.

Мама обеспокоенно покосилась на меня. Я не захотела встречаться с ней взглядом.

– Вы очень великодушны, мадам, – сказал отец.

– О, прошу, зови меня Mère, – сказала она. – В конце концов я мать твоей жены.

– Вы очень добры.

– Девочки, – сказала grand-mère, – а почему бы вам не спеть для нас? Насколько я понимаю, Элеанор умеет играть на фортепиано.

– А Лума превосходно поет, – сказала я.

– Давайте же послушаем!

Grand-mère, отец и Артур стояли в столовой и беседовали, пока Маргарет готовила для Артура кофе. Оглянувшись через плечо, я заметила, что grand-mère сказала что-то, чего я не расслышала, и отец рассмеялся. Что ж, по крайней мере, она ведет себя с ним любезно.

Рояль, купленный Миклошем для Персефоны, с самого дня ее смерти стоял укрытый черной тканью, а в гостиной, которой никто не пользовался после похорон, слегка пахло пылью. Я начала было стягивать ткань с рояля, но Лума поймала меня за запястье, впившись ногтями в кожу. Я почувствовала, как они превращаются в когти, погружаясь все глубже в мою плоть.

– Прекрати! – сказала я.

– Я видела, как ты смотришь на Артура, – сказала она. – Ты что, влюбилась?

– Что?

– Он что, твой мистер Рочестер?

– Лума, жизнь – не готический роман, – сказала я. – И нет, не влюбилась. Он твой… не знаю, твой Хитклифф.

Она втянула когти и отдернула руку. Я посмотрела на красные отметины у себя на запястье.

– Ладно, – сказала она. – Ты поаккуратней с grand-mère. Знаешь, дедушка ее побаивается. Я прямо чую его страх.

– Глупости, – возразила я. Трудно было даже представить, что дедушка может чего-то бояться. – Нельзя это почуять.

– У меня отменный нюх, – заявила Лума. – От тебя, например, прямо сейчас несет рыбой. – Она еще раз втянула носом воздух. – И чем-то еще. Уверена, что не влюбилась в Артура? Странно попахиваешь.

Меня вдруг бросило в жар, накатила паника.

– За ужином я вспоминала одного мальчика из школы. Точно хочешь подробностей?

– Ты мне лучше не ври, – предупредила Лума.

– А я и не вру, – сказала я как можно более спокойным голосом (снова урок из школы). Чутье Лумы мне еще доставит хлопот. И как, спрашивается, я должна отвертеться, если ей вздумается начать вынюхивать?

– Хорошо, – сказала Лума, и я едва сдержала вздох облегчения. Сестра несколько раз щелкнула выключателем, пока лампы не вспыхнули неровным электрическим светом. Проводку в доме явно протягивал не лучший специалист. Мне вдруг вспомнилось, как электрик выскочил из дома и побежал в лес, а дедушка Миклош бросился в погоню. Я потрясла головой, чтобы выкинуть эту мысль. У меня слишком много таких воспоминаний, чтобы расстраиваться из-за одного этого. И вообще, теперь со мной grand-mère. Вместе мы все изменим.

Я открыла крышку инструмента. Лума подошла поближе ко мне, все еще принюхиваясь.

– А разве в вашей школе были мальчики? – не унималась она.

– Я познакомилась с тем мальчиком на зимнем балу. И это все тебя не касается.