Каким его запомнили

Геннадий Павлович Соловцев, тот самый взволновавший Анну Сергеевну человек, в тот же день, часов около восьми вечера, подходил к своему дому, мечтая об одном: очутиться поскорее в квартире, скинуть куртку, разуться и полежать, не шевелясь, хоть часок, ну пусть хоть полчасика.

Устал он сегодня что-то больше обычногокак весь этот необычный месяц. Да, как началось с утра десятого, так и пошло, как говорится - чем дальше, тем интереснее...

- Дядя Гена, а, дядя Гена! Дядя Гена, подсадите!-услышал он отчаянный призыв и оглянулся в сторону детской площадки. Там среди песочниц, качалок и прочих Малышевых сооружений высился турник, рассчитанный на взрослый рост. Возле этого турника толпились мальчишки, а самый маленький из нихМишка, старый знакомый Геннадия Павловича, и взывал к нему.

Геннадий Павлович подошел к ребятам.

- Что тебе, Михаил?

- Подсадите меня на турник, дядя Гена,попросил Мишка. - А то мне не допрыгнуть, а они не подсаживают и по столбу влезать не дают!

- И не подсадим! - забасил самый рослый из мальчишек.-Мы тут с Валькой на спор подтягиваемся, по три попытки у каждого, а тебе, слабаку, в жизни не подтянуться. Будешь болтаться, как сосиска!

Компания обидно захохотала. У Мишки на глазах навернулись слезы.

- Еще неизвестно, кто сосиска! Подсадите, дядя Гена!

- Погоди, Михаил, не горячись,-положил ладонь на его белобрысую макушку Соловцев. - Сколько у тебя лучшая попытка? - спросил он рослого мальчишку.

- У Сашки-шесть!-хором ответила компания.

- А у Вальки?

- У Вальки-семь. У них еще по одной попытке осталось!

- Ну, братцы, вряд ли вам сейчас удастся улучшить результаты. Отдохнуть надо. А пока отдыхаете, давайте предоставим одну попытку Мишке. Пусть повисит, жалко, что ли? Действуй, Михаил!

Он подхватил мальчишку под бока, приподнял, и тот, уцепившись за перекладину, повис, извиваясь и дергаясь, стараясь подтянуться.

- Виси, виси... - поддразнил его здоровяк Сашка.

Но, ко всеобщему удивлению, Мишка дотянулся подбородком до перекладины, запрокинув голову и вытянув шею.

- Раз, - насмешливо сосчитал Сашка.

Второго раза, судя по всему, не предвиделось. Мишка болтался на вытянутых руках, изо всех сил стремясь вверх, поджав для облегчения веса голенастые ноги с пятнами зеленки на ссадинах.

- Да прыгай уж, хорошо хоть раз выжался, - снисходительно сказал Валька.

Но Мишка не спрыгивал, упрямый был парнишка. Геннадий Павлович смотрел на него с одобрением.

-Давай, Михаил, на форсаже!-сказал он непонятно. - Ну!

И вдруг, перестав извиваться и дергаться, Мишка согнул руки в локтях и по всем правилам приподнялся над перекладиной. И не до подбородка приподнялся, а до груди.

- Два!-улыбнувшись, сказал Геннадий Павлович.

- Три!-хором крикнула компания пару секунд спустя. А Мишкина белобрысая голова уже торчала над перекладиной.

- Четыре!

- Стоп!-скомандовал Соловцев в тот момент, когда Мишка находился в нижней стадии жима, вися на вытянутых руках. - Норма!

Мишка, расцепив пальцы, бухнулся на землю, но тут же вскочил, счастливый и ошалевший.

- Четыре раза, - подытожил Геннадий Павлович.- Почетное третье место. Вот он, форсаж-то.

- А я и не устал нисколько! - похвастался Мишка. - Ни капли!

- Не хвастай, брат,-остановил его Геннадий Павлович.-Я зато устал. Ну, силачи, будьте здоровы!-И, помахав ребятам рукой, он направился к парадной.

- Дядя Гена, а правду Мишка говорит, что вы летчиком были? - крикнул кто-то ему вслед.

- Правда, - полуобернувшись, подтвердил Геннадий Павлович.

- А куртка у вас летчицкая, да?

- Самая что ни на есть летчицкая, - ответил Соловцев из дверей.

"Ну вот и все на сегодня,-думал он, поднимаясь по лестнице, - хватит. Вот лягу сейчас - и до утра. Весь день - сплошная подноска. Этак я, пожалуй, и курсантом не уставал на кроссах". Геннадий Павлович остановился на лестничной площадке третьего этажа, перевел дух, глянул вверх и покачал головой. Что ж это, Геночка, - пятый этаж и с перекуром? Ай-ай-ай, куда ж это, брат, годится?

Был он мужчиной не очень рослым, сухощавым и подтянутым. Несмотря на то, что коротко стриженные темные его волосы заметно отдавали в седину, особенно по вискам и затылку, загорелое впалощекое лицо Геннадия Павловича, слегка лишь тронутое морщинами, серые глаза с живым и веселым прищуром, его ладная спортивная фигура - все это создавало впечатление если не молодости, то здоровой моложавости. И кожаная, чуть потертая куртка с молниями, и свитер, и не очень строгие брюки казались на нем самой что ни на есть естественной одеждой. Тридцать пять, никак не больше, дали бы ему на вид.

А между тем было Соловцеву полных сорок три года и был он на сегодняшний день полноправным военным пенсионером, майором в отставке, отслужившим положенное в авиации на Севере, где-то много выше Полярного круга

Если уж авиация, - стало быть, отличные нервы, воля, сообразительность, мгновенная реакция, смелость. Авиация-значит, превосходное здоровье, выносливость, привычка к перегрузкам, да каким еще! Одно слово-летчик.