Какое надувательство!

В действительности меня поразило, как она умудрилась продержаться настолько долго, поэтому, когда мы поехали дальше, я вовсе не удивился, что она задремала. Я поглядывал на покойное лицо Фионы — оно напоминало мне о той близости, даже о той чести, что я испытал, когда прокрался в комнату Джоан и несколько минут смотрел на нее спящую. Однако теперь ощущение было обманчивым: глядя на Фиону, я не чувствовал, что заглядываю в прошлое, совсем наоборот. Ибо с каждым взглядом украдкой (я все-таки старался смотреть и на дорогу) казалось, будто мне даровано мельком увидеть нечто новое и немыслимое — то, в чем я много лет без нужды себе отказывал: будущее.

Мы остановились лишь раз — на заправке, где я купил себе „Смартиз“ и батончик „Йорки“. Когда я вернулся к машине, Фиона крепко спала.

* * *

И все же каких-то шесть дней спустя…

Неужели это правда?

И все же каких-то шесть дней спустя

* * *

Наверное, я не смогу об этом.

4

На следующий день после Дня подарков пришла рождественская посылка с книгами из „Павлин-пресс“. Внутри лежала записка от миссис Тонкс — она извинялась, что не отправила книги раньше. Я не смог заставить себя ни посмотреть их, ни даже развернуть. Днем я отправился на квартиру Финдлея взглянуть на украденные бумаги. Ничего нового из них я не узнал. Письмо Табиты — очевидное свидетельство того, что она действительно некогда написала издателям с просьбой обеспечить ей мои услуги, хотя я ни сном ни духом не ведал о ее существовании, — не заинтриговало, не озадачило и даже не встревожило меня. Промелькнул легкий интерес, и только. Семейство Уиншоу со всей своей беспощадной, фантастической, жадной до власти жизнью никогда не казалось от меня дальше, чем сейчас. Что же до конверта, в котором якобы лежала разоблачительная фотография Элис, то я даже не стал его открывать.

Фиона теперь стала для меня всем на свете.

На следующий день ей назначили повторный визит в клинику, и на сей раз я намеревался ее сопровождать. Ей почему-то стало заметно хуже, чем тогда на берегу. А мне казалось, что поездка пойдет ей на пользу. Но кашель вернулся, резче прежнего, и она жаловалась, что ей не хватает воздуха: когда мы вечером поднимались к ней в квартиру, пришлось останавливаться на трех площадках из четырех.

Назначено было на половину двенадцатого. Мы целую вечность прождали автобуса и опоздали в больницу на несколько минут. То было викторианское уродство из черного кирпича — я бы решил, что оно больше подходит для наказания рецидивистов, нежели для излечения хворых. Все равно никакой разницы: Фиону вызвали в кабинет далеко после двенадцати. Я остался ждать в приемной, стараясь не терять остатков оптимизма в этом непреклонно унылом интерьере: тошнотворный бледно-желтый декор, сломанная кофеварка, уже ограбившая нас на шестьдесят пенсов, придурковатая система отопления (одна гигантская чугунная батарея жарила во всю мочь, остальные не были подключены вообще; время от времени трубы на стене клокотали, фыркали и заметно сотрясались, кроша штукатурку). Вытерпеть все это я смог лишь минут пять и уже совсем было собрался выйти прогуляться, когда вернулась Фиона — раскрасневшаяся и возбужденная.

— Уже отпустили? — спросил я. — Быстро они.

— Они не могут найти мою карточку, — ответила она, направляясь мимо меня к выходу.

Я поспешил за ней.

— Что?

Мы снова оказались на улице. Холодина стояла жуткая.

— Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду, что они не могут найти мою карточку и историю болезни. Искали сегодня утром и не нашли. Наверное, забрала какая-то секретарша. В сущности, бумаги потерялись где-то в их системе. Они говорят, во всем виноваты праздники.

— Так, а тебе теперь что делать?

— Назначили еще раз на следующую неделю.

Меня захлестнуло праведным раздражением.

— Фиона, они не могут постоянно так помыкать тобой. Ты же болеешь, господи ты боже мой. Нельзя, чтобы у тебя портилось здоровье из-за кучки каких-то идиотов. Мы этого не потерпим.

То была пустая бравада, и мы оба это знали.

— Заткнись, Майкл. — Она с полминуты неистово откашливалась, скрючившись и опираясь на больничную стену, потом выпрямилась. — Пошли. Мы идем домой.

* * *

Наступил канун Нового года.

Первоначальный план был снова сходить в „Мандарин“. В обед я позвонил им и, немного попрепиравшись, смог заказать столик на двоих, но к вечеру стало ясно, что Фиона не в состоянии никуда идти, поэтому я пообещал приготовить ей ужин сам. На Кингз-роуд была открыта большая континентальная бакалея; я купил рыбы, сыра, пасты и консервированных креветок в надежде соорудить лазанью с морепродуктами. Еще взял вина и свечей. Мне хотелось, чтобы Новый год стал для нас событием. К Фионе я зашел около семи — с трудом дыша, немного бледная, она сидела в постели. Температура поднялась. Есть ей не очень хотелось, но названием еда ей понравилась. Казалось, мысль о такой еде ее забавляет.

— Хочешь, чтобы я переоделась? — спросила она.

— Конечно. Я могу даже свой старый смокинг достать, если найду.

Она улыбнулась.

— Жду не дождусь.

— Я зайду за тобой в девять. Как тебе такой план?