Какое надувательство!

Доктор Гиллам позвала меня в отдельный кабинет. Сначала спросила, не ближайший ли я родственник, и я ответил, что нет, просто друг. Потом: сколько мы с нею знакомы, — и я сказал, что четыре месяца, а она спросила, есть ли у Фионы семья, и я ответил, что нет, только, может быть, какие-то дядья или кузены, о которых мне ничего не известно. Потом я спросил, почему Фиона так внезапно заболела, и доктор Гиллам рассказала мне все, начиная с пневмонии. Фиона подхватила где-то сильную пневмонию, и организм ее не смог с нею бороться как полагается. Объяснение крылось в рентгеновских снимках (и, разумеется, в истории болезни, до сих пор запертой в каком-то шкафчике): на них ясно видны крупные образования в центре грудной полости. Фактически — лимфома. Это слово для меня не значило ничего, поэтому доктор Гиллам объяснила, что это разновидность рака, причем на нынешней стадии — довольно запущенная.

— Насколько запущенная? — спросил я. — То есть еще ведь не поздно с нею что-то сделать, правда?

Доктор Гиллам была женщиной высокой, черные волосы коротко острижены, а за маленькими очками в золотой оправе скрывались поразительные глаза — карие и воинственные. Прежде чем ответить, она хорошенько подумала.

— Если бы мы добрались до нее чуть раньше, шансы были бы выше. — У меня сложилось впечатление, что она что-то от меня скрывает. Как и Фиона, я почувствовал непонятную и тщательно маскируемую ярость. — Сейчас же, — продолжала она, — уровень кислорода у нее в крови упал критически низко. Единственное, что мы можем, — перевести ее в блок интенсивной терапии и тщательно за нею присматривать.

— Так чего же вы ждете?

— Ну, здесь все не так просто. Понимаете, для начала…

Я уже знал, что она скажет дальше.

— …мы должны найти ей кровать.

* * *

Я просидел в больнице, пока кровать не нашли. На сей раз мероприятие заняло лишь около получаса. Потребовалось несколько телефонных звонков, и результат, похоже, зависел от того, что двумя или тремя кроватями ниже по цепочке нашли одного пациента, вышвырнули из палаты и заставили ждать в холле, пока не выпишут окончательно. После чего Фиону опять увезли, и тут уж я сделать ничего не мог. Я отправился домой.

Никаких медицинских справочников у меня не было, но словарь, который я взял с полки, чтобы решить кроссворд, лежал на столе, поэтому я посмотрел слово «лимфома». Там говорилось лишь, что это «опухоль, обладающая структурой лимфатической железы». Звучало не очень жутко, но, очевидно, именно от нее у Фионы все эти месяцы болело горло и повышалась температура; от нее иммунная система чуть ли не отказала вообще и не сдалась первой же попавшейся инфекции. Я снова посмотрел на это слово; я смотрел на него так долго, что оно утратило всякий смысл и превратилось в тупое скопище букв. Как может такое маленькое, такое случайное дурацкое словцо нанести такой вред? Как может оно (но этого же не произойдет) уничтожить живого человека?

Этого не произойдет.

Незаконченный кроссворд вдруг показался банальным и стал мне противен, я скомкал газету, опрокинув остывший кофе — вторую чашку. Принес из кухни тряпку, вытер — и тут меня внезапно охватила маниакальная страсть к уборке. Я принялся драить стол, протирать полки и кидаться на раковину. На помощь я призвал металлические мочалки, губки, «Пледж», «Жиф» и «Уиндолин». Причем делал все с такой яростью, что с подоконника начала слезать краска, а с кофейного столика — полировка. Но даже этого мне показалось недостаточно. Всю мебель из гостиной я выволок в прихожую и пропылесосил ковер. Выдраил ванную и начистил все краны, зеркала и фурнитуру. Отскоблил унитаз. Потом прошел по квартире с двумя большими черными мешками для мусора и собрал все старые журналы, пожелтевшие газеты, ненужные записки и всевозможные клочки бумаги. Остановился я, только дойдя до нераспечатанного пакета — бандероли с книгами от «Павлин-пресс»: в приступе нелепого, чуть ли не истерического любопытства я разорвал его и посмотрел на три томика. Мне хотелось увидеть то, что меня хоть как-то развеселит.

В пакете лежала тоненькая брошюрка, озаглавленная «Архитектурные красоты Кройдона», гордо представлявшая, согласно анонсу на обложке, «три черно-белые иллюстрации». «Плинтусы! Плинтусы! Плинтусы!» преподобного Дж. У. Чечевиджа обещали быть «самым доступным и юмористическим произведением, вышедшим из-под пера автора, признанного международным авторитетом в своей области». Третья книга, судя по всему еще один том военных мемуаров, называлась несколько загадочно: «Я был Сельдереем».

Но я не успел придать этому никакого значения — зазвонил телефон. Я отшвырнул книгу и кинулся к нему. Звонили из больницы. Они подключают Фиону к искусственному легкому, поэтому если я еще хочу поговорить с нею, я должен приехать немедленно.

* * *