Какое надувательство!

— Но мне кажется, я заслуживаю большего, а он меня лишь потрепал по голове и прописал какие-то антибиотики, и все. — Фиона откусила от креветочного крекера и сделала глоток вина — пытаясь, как мне показалось, запить раздражение. — Но в любом случае, — улыбнулась она, — с вашей стороны это очень мило, Майкл. Очень приятно и довольно неожиданно.

Если в ее словах и была ирония, я ее умудрился не заметить. Я никак не мог преодолеть изумления, что действительно сижу с другим человеком — притом с женщиной, никак не меньше, — в ресторане, за столиком на двоих. Наверное, какая-то часть меня — самая внятная и убедительная — просто перестала верить в то, что такое вообще возможно. Однако добиться свидания оказалось проще простого. Предыдущий вечер я провел, развалясь перед телевизором, едва не сходя с ума от скуки, пусть и с достойными всяческого восхищения намерениями. За несколько последних лет у меня скопилась горка непросмотренных видеокассет, и я надеялся, что уж в этот раз у меня хватит присутствия духа досмотреть хотя бы одну до конца. Но оказалось, что оснований для оптимизма нет. Я посмотрел первую половину «Орфея» Кокто, первые полчаса «Песни дороги» Рая, первые десять минут «Повести о бледной и таинственной луне после дождя» Мидзогути, начальные титры «Соляриса» Тарковского и трейлеры перед началом «Американского друга» Вендерса[59]. После этого сдался и, оставшись сидеть перед немым экраном, медленно допил купленную в супермаркете бутылку вина. Продолжалось это до двух часов ночи. В прежние времена я бы просто налил себе последний стаканчик и улегся спать, но теперь сознавал, что этого недостаточно. Двумя часами раньше стучалась Фиона, но я даже не удосужился отозваться; она не могла не видеть полоску света у меня под дверью и, должно быть, решила, что я ее игнорирую. А теперь, сидя в одиночестве перед тупо мигающим экраном — он один еще как-то сражался с темнотой, — я понял, насколько это глупо и смешно: предпочесть бледные бесчувственные образы обществу привлекательной и умной женщины. Именно злость на себя превыше всего прочего подвела меня к необходимости совершить импульсивный и эгоистичный поступок. Я вышел на площадку и позвонил в квартиру Фионы.

Она открыла дверь через минуту или две — в легком халате, напоминавшем кимоно. Моему взгляду предстал довольно откровенный участок груди, усыпанной веснушками и покрытой тоненькой пленкой испарины, хотя мне, например, казалось, что температура в тот вечер упала довольно резко.

— Майкл?

— Последние несколько недель я вел себя очень недружелюбно, — выпалил я. — Я пришел извиниться.

Мои слова ее, конечно, озадачили, но она попыталась отнестись к ним спокойно.

— Это вовсе необязательно.

— Есть некоторые вещи… вероятно, вы должны кое-что узнать обо мне, — сказал я. — Мне бы хотелось вам кое о чем рассказать.

— Что ж, это чудесно, Майкл. Разумеется, я с нетерпением этого жду. — Она меня подкалывала, я чувствовал. — Но сейчас глухая ночь.

— Я не имел в виду — сейчас. Я подумал, что, может быть… за ужином?

Судя по всему, тут она удивилась еще сильнее.

— Вы приглашаете меня на ужин?

— Полагаю, да.

— Когда?

— Завтра вечером?

— Хорошо. Где?

Вопрос загнал меня в угол, потому что я знал только один местный ресторан и как раз туда мне идти не хотелось. Но большого выбора не было.

— В «Мандарине»? В девять?

— С удовольствием.

— Прекрасно. Значит, мы можем либо поехать отсюда на такси, скажем, минут за десять, либо идти пешком туда не очень далеко, и, может, по дороге зайдем куда-нибудь…

Тут я понял, что разговариваю с закрытой дверью, и вернулся к себе.

А теперь Фиона намазывала сливовый соус на блинчик тыльной стороной ложки и укладывала на него тонкие полоски утятины и огурчиков. Ее пальцы бегали очень ловко.

— Итак, Майкл, какими же откровениями вы собирались со мной поделиться? Я сгораю от нетерпения.

Я улыбнулся. Мне было нервно весь день: я думал, как это странно — снова питаться с кем-то вместе, — но меня уже охватывала тихая эйфория.

— Нет никаких откровений, — ответил я.

— Так вчера ночью… это просто был хитрый способ выманить меня и посмотреть, как я выгляжу в халатике?

— То был просто импульс. Больше ничего. Мне только сейчас пришло в голову, каким странным может показаться мое поведение. Понимаете? То, как я замыкаюсь в себе, еле-еле отвечаю, столько времени пялюсь в телевизор… Вы, наверное, недоумеваете, с чего бы это все.

— Да нет, — ответила Фиона, кусая свернутый блинчик. — Вы прячетесь от мира, потому что он вас пугает. Вас пугаю я. Вероятно, вы так и не научились завязывать отношения с людьми. Неужели вы считаете, что я неспособна такое заметить?

Меня обошли на повороте — оставалось только жевать блинчик, но я его неправильно сложил, и содержимое вывалилось, едва я поднес еду ко рту.