Какое надувательство!

Доктор Гиллам была женщиной высокой, черные волосы коротко острижены, а за маленькими очками в золотой оправе скрывались поразительные глаза — карие и воинственные. Прежде чем ответить, она хорошенько подумала.

— Если бы мы добрались до нее чуть раньше, шансы были бы выше. — У меня сложилось впечатление, что она что-то от меня скрывает. Как и Фиона, я почувствовал непонятную и тщательно маскируемую ярость. — Сейчас же, — продолжала она, — уровень кислорода в крови упал критически низко. Единственное, что мы можем, — перевести ее в блок интенсивной терапии и тщательно за нею присматривать.

— Так чего же вы ждете?

— Ну, здесь все не так просто. Понимаете, для начала…

Я уже знал, что она скажет дальше.

— …мы должны найти ей кровать.

* * *

Я просидел в больнице, пока кровать не нашли. На сей раз мероприятие заняло лишь около получаса. Потребовалось несколько телефонных звонков, в результате двумя или тремя кроватями ниже по цепочке нашли одного пациента, вышвырнули из палаты и заставили ждать в холле, пока не выпишут окончательно. После чего Фиону опять увезли, и тут уж я сделать ничего не мог. Я отправился домой.

Никаких медицинских справочников у меня не было, но словарь, который я взял с полки, чтобы решить кроссворд, лежал на столе, поэтому я посмотрел слово «лимфома». Там говорилось лишь, что это «опухоль, обладающая структурой лимфатической железы». Звучало не очень жутко, но, очевидно, именно от нее у Фионы все эти месяцы болело горло и повышалась температура; от нее иммунная система чуть ли не отказала вообще и сдалась первой же попавшейся инфекции. Я снова посмотрел на это слово; я смотрел на него так долго, что оно утратило всякий смысл и превратилось в тупое скопище букв. Как может такое маленькое, такое случайное дурацкое словцо нанести такой вред? Как может оно (но этого же не произойдет) уничтожить живого человека?

Этого не произойдет.

Незаконченный кроссворд вдруг показался банальным и стал мне противен, я скомкал газету, опрокинув остывший кофе — вторую чашку. Принес из кухни тряпку, вытер — и тут меня внезапно охватила маниакальная страсть к уборке. Я принялся драить стол, протирать полки и кидаться на раковину. На помощь я призвал металлические мочалки, губки, «Пледж», «Жиф» и «Уиндолин». Причем делал все с такой яростью, что с подоконника начала слезать краска, а с кофейного столика — полировка.

Но даже этого мне показалось недостаточно. Всю мебель из гостиной я выволок в прихожую и пропылесосил ковер. Выдраил ванную и начистил все краны, зеркала и фурнитуру. Отскоблил унитаз. Потом прошел по квартире с двумя большими черными мешками для мусора и собрал все старые журналы, пожелтевшие газеты, ненужные записки и всевозможные клочки бумаги. Остановился я, только дойдя до нераспечатанного пакета — бандероли с книгами от «Павлин Пресс»: в приступе нелепого, чуть ли не истерического любопытства я разорвал его и посмотрел на три томика. Мне хотелось увидеть то, что меня хоть как-то развеселит.

В пакете лежала тоненькая брошюрка, озаглавленная «Архитектурные красоты Кройдона», гордо представлявшая, согласно анонсу на обложке, «три черно-белые иллюстрации». «Плинтусы! Плинтусы! Плинтусы!» преподобного Дж. У. Чечевиджа обещали быть «самым доступным и юмористическим произведением, вышедшим из-под пера автора, признанного международным авторитетом в своей области». Третья книга — надо полагать, еще один том военных мемуаров — называлась несколько загадочно: «Я был Сельдереем».

Но я не успел придать этому никакого значения — зазвонил телефон. Отшвырнув книгу, я кинулся к нему. Звонили из больницы. Они подключают Фиону к искусственному легкому, поэтому, если я еще хочу поговорить с нею, я должен приехать немедленно.

* * *

— Произошел коллапс кровообращения, — объяснила мне доктор Гиллам. — Мы давали ей концентрированный кислород, но в кровь он все равно поступал недостаточно. Нужно попробовать вентиляцию. Но как только ее подключат к аппарату, она не сможет разговаривать. Вот я и подумала, что сначала лучше вам с нею повидаться.

Но Фиона все равно уже почти не могла говорить.

Она сказала:

— Я не понимаю.

И:

— Спасибо, что пришел.

И:

— Ты устал.

И:

— Что стало с лазаньей?

Я сказал:

— У тебя все будет хорошо.

И:

— Тебе удобно?

И:

— Врачи здесь очень хорошие.

И:

— У тебя все будет хорошо.

Разговор как разговор, ничего особенного. Наверное, ни в одном нашем разговоре вообще ничего особенного не было. Чуть не написал сейчас — «особенно особенного». Кажется, я разваливаюсь на куски.

* * *