Какого года любовь

Сигарета. Вот то, что ей сейчас нужно. Дым, который курильщики напускали дома, в пабе “Фонтан”, она выносила с трудом, но здесь мужчины подносили тебе огонек так любезно, так до странности нежно… Да, сигарета.

Опершись на прутья, Летти передвинула себя дальше, чтобы увидеть, кто там.

И увидела.

– Ох!

– Летти. Я… Я тут просто тихо себе курю… я не слышал… вы как, в порядке?

– Да, да, все прекрасно. Просто хотела минутку передохнуть…

Он полупривстал, по очереди изобразив лицом не меньше шести выражений.

– Мне следует… я должен… я могу уйти… то есть…

– Да не глупите же вы. – Летти схватила его за руку и потянула обратно на скамейку.

Он шлепнулся неловко, чуть ее не задев, и хмыкнул, не удержался. И Летти, она тоже хихикнула, и неловкость, которую он всю ночь таскал на себе, как черепаха свой панцирь, исчезла.

– Ох, Берти, что‐то я перебрала, пожалуй, с шампанским…

– Я знаю, – сказал он, с прискорбием глядя на свою руку с пустым бокалом. – Я тоже. Как это все… прямо беда.

– Дайте же мне сигарету и поговорите со мной о книгах.

Так что он дал ей закурить, в открытую глядя на белый изгиб ее шеи, и поделился самыми выношенными своими мыслями про Вордсворта. Хотя, что уж тут, надо признать, произнесенные вслух, звучали они как путаные и сентиментальные сентенции про простоту пастушеской жизни и все такое.

– “Все, что природа сотворила, жило в ладу с моей душой. Но что, подумал я уныло, что сделал человек с собой?”[4] – процитировал он в отчаянии, обращаясь к звездам, которые подмигивали, явно его одобряя.

Летти чуть за сердце не схватилась. Ей на самом деле читают стихи! На приеме в саду! Под звездами!

Но, ничего этого не показав, затянулась дымом и закатила глаза, что, по мнению Берти, придало ей вид светский и искушенный.

– Но ведь жизнь в сельской местности, она вовсе даже не рай, верно? По-настоящему там совсем не только полные ликованья примулы и поющие птицы. Нет, там темно, грязно и пропасть физического труда.

– Да, но разве и в этом – в честности человека и природы, зверей и почвы – нет чего‐то трансцендентного? Машины, и самолеты, и скорость, и оружие… все это уводит нас все дальше и дальше от важного диалога между человеческой природой и почвой.

– Да не было у нас никогда оружия, Берти, правда, были просто куски металла или… или мечи, или что там еще, ну, вы знаете… палки.

Она подобрала упавшую дубовую ветку и встала в стойку для фехтования. Его истовая серьезность, наверно, очаровательна, и, пожалуй, она не прочь улечься под деревом, и пусть он прочтет ей вслух все сплошь творения Вордсворта, но все‐таки сейчас ей нужно сбить его с этого тона, нельзя допустить, почему‐то, чтобы все эти пышные фразы про человечество и природу так легко взяли ее за живое.

С Берти раньше женщины так себя не вели – ну, порой посмеивалось над ним надменное существо, нашедшее его жалким: это да, это сколько угодно. Но никто еще не замахивался на него веткой!

Он склонился, не торопясь, ощупью отыскал палку и для себя, и вдруг мигом вскочил на ноги, всполошив этим Летти.

– En garde! Защищайтесь!

Летти взвизгнула, и они принялись вовсю фехтовать.

– За природу!

– За прогресс!

Она хорошо отбивалась и даже вынудила его отступить, что произвело на Берти не менее сильное впечатление, чем то, как она полна азарта сражаться интеллектуально.

– За… за высокое!

– За будущее! Я хочу нового, прекрасного будущего! Волнующего, целеустремленного и… и деятельного!

– О, держу пари, что ты хочешь…

Она тихо ахнула от хриплой двусмысленности, непонятно на чем основанной, и тут оказалось, что палка Берти валяется на земле, а его рука ее обнимает, и прижимает он ее к себе куда крепче, чем любой из тех, с кем она танцевала, и в уме ее прозвучало внезапно четко: “Запомни это”.

Мгновение перед тем, как их губы соприкоснулись, растянулось предвкушением на целую вечность. Очень похоже на тот момент, когда гаснет свет и поднимается занавес.

А потом они поцеловались. Берти, воспринявший это как сущее чудо, понял, что поцелуя под дубом ему никогда не забыть.

А ее рука так и свисала вдоль тела, не выпустив ветку, на которой подрагивал один молодой листок.

Глава 3 Октябрь 1947 года

– Это же смеху подобно, – шипела Летти на краю лужайки Вустерского колледжа, упершись, как особо упрямая овца.

– Я знаю, но правила есть правила, и их яро блюдут. – Берти пожал плечами и скорчил гримаску.

– Не. Ходить. По. Траве. Женщинам. Вход. Запрещен. – Она выговорила слово за словом так, словно каждое из них лично ее оскорбляло. – Но ты живешь здесь. Учишься здесь.

– Ну, да, в том‐то и дело. Как раз, думаю, чтобы не отвлекать… – вяло пробормотал Берти.