Какова цель эволюции

Именно поэтому любая несправедливость по отношению к другим считается злом, а несправедливость по отношению к себе добродетелью, что находится в противоречии с природной сущностью человека. Лишь философскому уму, способному осмыслить это и отбросить все предрассудки, по силам сделать такой решающий шаг и двигаться дальше.

А дальше «…похотливость и распутство логически приводят к мысли об убийстве», поскольку «…потребность в жестокостях не терпит никаких запретов». При дальнейшем движении по этому пути «…каждое убийство становится восхождением на более высокую ступень» и «…очень скоро обнаруживается, что просто убивать недостаточно, необходимы изощренные формы издевательств и убийств». Постепенно убийство превращается в страсть, такую же, как карточная игра, вино, женщины, и, когда эта страсть становится привычкой, обойтись без нее уже невозможно.

Шаг за шагом человек достигает того уровня, «…когда находит самое сильное и приятное возбуждение в злодействе, оно доставляет ему наивысшее удовольствие».

Итак, счастье в получении удовольствий.

Но главная сущность удовольствия в насилии, наслаждаться по-настоящему может лишь тот, кто переступает все пределы, все человеческие правила, только тогда удовольствие становится удовольствием.

«И если Природа сотворила нас таким образом, что только несчастья и страдания других могут разжечь в нас вожделения, значит, это служит целям Природы, целям разрушения».

Эта цитата, взятая, как и все предыдущие, из самого скандального произведения де Сада, подводит итог в его философии: разрушение есть естественный промысел природы, который она ведет через человеческий порок.

И все же де Сад не был идеологом разврата и жестокости, как его часто представляют. Он был философом, который один из первых после Сократа взялся анализировать противоречивую природу нравственности. И когда в основу этого анализа он положил рациональную сторону сознания как приоритетную в мотивации человеческих поступков, он с легкостью отверг все нравственные ценности, показав их неразумность и нецелесообразность.

Скандальный писатель и философ закончил свою карьеру в сумасшедшем доме, однако по прошествии двух столетий его идеи стали актуальны, как никогда.

Конфликты, войны и разрушения – вот что несет в себе рационализм, подавляющий чувственно-эмоциональную сторону нашего сознания, на которую опирается нравственность.

В целом рассуждения де Сада – это логическое развитие того подхода к нравственности и морали, который предлагал взять за основу Ганс Селье.

Причем Г. Селье далеко не одинок в своих взглядах на сущность нравственности.

Мнение о том, что прагматизм в отношениях между людьми и государствами способен сам по себе навести порядок и создать условия для процветания, сегодня достаточно распространено.

Однако это мнение является точно таким же формально-наплевательским отношением к нравственности, на котором уже поскользнулись апологеты социализма.

Оно не учитывает ни фундаментальную роль нравственного фактора, ни то, что Маркиз де Сад еще более 200 лет назад своеобразным образом показал полную несовместимость, взаимное отрицание морально-нравственных ценностей и рациональной стороны сознания.

Рационализм и нравственность – это антиподы, которые не выводятся как следствие друг из друга и не могут друг на друге основываться.

Более того, они друг друга отрицают, и любая человеконенавистническая идеология есть крайняя степень рационального подхода к нормам поведения человека.

Поэтому один лишь здравый смысл не может быть основой нравственного поведения, поскольку сам по себе он его отвергает.

Означает ли это, что сущность главного антиэнтропийного фактора связана с иррациональной сферой нашего сознания?

С одной стороны, кажется, что это так и есть, поскольку главный нравственный конфликт между личным и общим разрешается только там, где рождаются человеческие чувства: жалость, сострадание, справедливость и т. д.

Но с другой стороны, сам этот конфликт невозможен без столкновения двух противоположных сторон сознания, а нравственность невозможна без внутренних духовных напряжений, внутренней борьбы, возникающей в результате такого столкновения.

Если же представить себе, что мы пытаемся облегчить разрешение нравственного конфликта, опираясь главным образом на иррациональную сторону нашего сознания, то не трудно видеть, что избыток чувств и эмоций, затмевающий разум, способен довести нравственные ценности до бессмысленного абсурда.

Значит, сущность нравственности нам не найти ни в рациональной, ни в чувственной стороне сознания.

Не найти, поскольку любое доминирование одной из них ведет к ее отрицанию.

Логически мы приходим к выводу, что условием стабильной работы главного антиэнтропийного фактора на социальном уровне является равновесие между рациональной и иррациональной сферами человеческого сознания.