Каково быть Анной?

Из всех кавалеров она безошибочно выбрала Его. Красивого неудачника из соседнего подъезда. Школьного хулигана, задиру, познавшего после девятого класса все виды заработка и подработок, от законных способов до неприлично тайных. Ему, нормальному, не читавшему в жизни лишнего, не смотревшему ничего, кроме того, что показывали, не бывавшему дальше леса в пригороде, она отдала себя всю без остатка, веря наивно, по-девичьи, что он сможет её вести за собой, сделать из неё человека, домохозяйку, счастливую мать и жену, обременённую детьми, сумками, гастритом, заботами и чёрными кругами под глазами.

– Знаешь, Оленька, ведь разве только в этом дело? – Анна Сергеевна смотрела прямо в глаза подруге, словно бы с жалостью.

– Ты про что? – оторопела Ольга.

– Ну, про всё, понимаешь, не знаю, как сказать. Про жизнь. Не про то, что ты и я, и что-то там ещё, работа, например. А про жизнь вообще. Есть, Оленька, что-то большее, чем всё вот это…

– Ты это к чему вообще? – Ольга непонимающе замотала головой.

– Как тебе объяснить. Ведь я ж не только живу, чтоб мне хорошо было. Нет, конечно, это важно, чтобы мне было хорошо, комфортно, удобно… Но ведь, когда достигаешь этого порога в жизни, ты как-то начинаешь думать, что вокруг тебя другие люди есть. Понимаешь?

– Вообще не понимаю. Ань, ты чего?

– Ну, вот уйду я от него. И мне будет хорошо. Так? Ну, трудно поначалу, а потом привыкну. И будет хорошо. Так?

– Ну-у, так,..– неуверенно протянула Ольга.

– А с ним что?

– С кем?!

– С Серёжей?

– Да какое тебе-то дело, что с ним будет? Сопьётся да помрёт в канаве или другую себе бабу найдёт, тебе-то какое дело? Ты жива останешься!

– Да как же, какое мне дело?! Самое прямое. Я выживу, хоть тяжело, хоть как. А он? Он же пропадёт без меня. Понимаешь, ведь ему ещё тяжелее меня от того, что он меня бьёт. Ты бы знала, как сильно он мучается!

– Ну и как? Сильно мучается? Руки в синяках?

– Он это скрывает, посмотришь на него, словно бы и не жалеет ни о чём. Но я-то знаю!

– Что ты знаешь? Ему тебя побить, как телепрограмму переключить. С чего ты взяла, что он мучается?!

– О! Я это точно знаю! Знаю и всё! Это не объяснишь. И, знаешь, я прощаю его. За эти муки адские, которые он испытывает. Ведь он не виноват, он болен, Оля! Он болен, он не может ничего с этим поделать! В минуты гнева он теряет себя. Он не владеет собой, – строчила Анна Сергеевна скороговоркой. Слова выпрыгивали из неё, она еле успевала за ними…

Но где? где Оленьке было понять, как нужна Анна Сергеевна этому несчастному. Да-да! Этому несчастному, как и она сама, человеку. Как объяснить подруге, что такое чувство вины и как нужно прощение таким как она, как и сам муж её. Разве могла бы она это понять?!

Анна Сергеевна точно знала, кАк тяжело быть не таким, как все. Знала и помнила своё предательство, своё детское мерзкое предательство. Чувство вины было с нею всю жизнь, бок о боком, всегда рядом, оно было её советчиком, подругой, судом и прощением. У Серёжи, её мужа, была такая же ситуация. Только чувство вины у него появилось недавно, только несколько лет назад, когда он впервые ударил жену. И ведь он был в этом не виноват (Анна Сергеевна отчётливо это понимала). Виной всему была она. И только она! Именно она принесла в дом подлое чувство, ему досталась порченая модель человека, разве легко ему было жить с такой гадкой, как она?

Нет, но ведь он не бросил её такую, испорченную, неправильную, бракованную, старался, воспитывал, учил, как жить, как не выделяться. И теперь, когда он все силы свои употребил на неё, когда и сам стал виноват и мученик, разве ж можно бросить его? Нет, делом всей жизни Анны Сергеевны стало теперь спасение. Уже не себя, не своей подлой душонки, нет! Но спасение человека, погрязшего ради неё, мерзкой и недостойной, в пучине пьянства и рукоприкладства. Разве смеет она уйти от него и бросить его одного. Нет! Но единственное, чем сможет заслужить она прощение – это верным служением и прощением Ему!

– Прости, Оленька, – словно опомнилась Анна Сергеевна. – Не слушай меня, не слушай, я глупости сейчас говорю. Конечно, надо что-то решать. Но, Оленька, мне так жалко его…

– Не пойму я, Ань, иногда: дура ты или святая?