– Верно мыслишь, – похвалил меня Кузя, – Оловкина в мельчайших деталях описывает события того дня. Дает точный портрет убийц: один рыжий, у другого не хватает переднего зуба, третий безостановочно матерился. В ее памяти все словно пару часов назад произошло. Она сообщает, как долго сидела в зарослях, боялась выйти. Потом все же рискнула, поняла, что убийцы уехали, и побежала в дом. Там не было ни домработниц, ни предателя, который вел опись украшений, снятых с трупов. В доме никого не оказалось. Глафира схватила лопату, бросилась назад к оврагу, начала раскапывать общую могилу, поняла, что не справится с работой и что никого из расстрелянных уже нет в живых, зарыдала, упала на землю и увидела небольшой камушек, сапфир овальной формы. Скорей всего он выпал из оправы любимого колье Насти. Сколько времени Оловкина провела в лесу, она не помнила. Девушка побрела в дом, когда стемнело. И у нее началась другая жизнь, бедная, трудная. От прошлого счастья остался только сапфир. Глафира берегла его как память о Насте, она не собиралась его продавать.
– Небольшой сапфир, просто камень без оправы, не тянет на баснословную сумму, – пробормотал Собачкин.
– Стоимость самого дорогого сапфира глубокого синего цвета сейчас колеблется от двухсот до тысячи долларов за карат, – сообщил Кузя, – это сведения из интернета. Карат – это двести миллиграммов, ноль два грамма. Навряд ли Глафира могла выручить за крохотный камушек, пусть даже прекрасного цвета, много денег.
– Подвожу итог, – ожил Дегтярев, – некто положил на прикроватный столик Герасимовой очень дорогое украшение. Оно подлинное?
– Нечаев не может дать ответ на этот вопрос. В его распоряжении только фото, – заявил Кузя, – он связался с представителем фирмы. Там есть музей, ювелиры много лет фиксируют изделия, которые делали на заказ, фото каждого украшения выставляют в залах. Естественно, без указания стоимости и имени того, кто его приобрел. С одной стороны – это история ювелирного дома, с другой… Если кто-то утверждает, что владеет, например, браслетом, сделанным в девятнадцатом веке по заказу, то вруна легко уличить с помощью списка. Или, наоборот, подтвердить слова человека. Все, когда-либо выполненное для Сафонова, есть в реестре, колье тщательно описано, указан размер каждого камня, есть рисунок ожерелья. Во времена «рождения» ожерелья еще не прикрепляли фото. У Василисы может оказаться подлинник. Ей надо связаться с ювелирным домом, там проведут экспертизу и, если это не подделка, помогут продать раритет, выставят его на аукцион. Герасимова из бедной женщины станет богатой дамой. Надо ей рассказать об этом колье.
– Думаю, Василиса очень обрадуется, – пробормотала я, – но мы ни на йоту не приблизились к ответу на вопрос: кто положил ожерелье? Впрочем, есть еще и другие вопросы. Родителей Василисы нет в живых. Она сама про украшение даже не слышала. Кто и с какой целью взял колье? Почему так долго не отдавал? Отчего вдруг сейчас решил его вернуть? Единственное, что мне приходит в голову: некто попросту украл очень ценную вещь и не смог ее продать. Подобные раритеты в ломбард не примут, в скупку не возьмут, элементарно побоятся неприятностей. Если появится человек с серебряными столовыми приборами, их оценят по весу и не вздрогнут. Золотой браслет с фианитами тоже не вызовет удивления. Есть комиссионка и дорогих изделий, но у Герасимовой аукционный вариант. В этом случае идет тщательная проверка сдатчика. Если предмет украден, то тому, кто его принес, придется иметь дело с милицией.
Глава двадцатая
Раздался стук.
– Что тебе? – сердито спросил полковник.
– Не хотите пообедать? – тоном Лисы Патрикеевны осведомилась Марина.
Дегтярев глянул на часы.
– Вроде рано.
– Пока одежду посмотрите, пока прикинете, – зачастила Марина, – как раз время поесть и настанет.
– Одежду? – испуганно осведомился Дегтярев. – У меня отличный костюм! Я надевал его раза два, может, три! Дашута в Париже меня в какую-то лавку затащила, там его сшили.
Я открыла было рот и тут же потеряла желание объяснять полковнику, что «лавка» – это представительство одной известной, давно существующей фирмы, которая специализируется на пошиве качественных мужских вещей. Если память мне не изменяет, мы заказали тогда полковнику классическую пиджачную пару и рубашку. Но это случилось так давно, что я даже цвета костюма не помню. Темно-синий? Коричневый? Точно не черный, возможно, серый.
– И где он? – оживилась Марина.
– Кто? – не понял Александр Михайлович.
– Костюмчик из парижской лавки, ты же о нем говорил, – вернула жена Дегтярева к нужной теме.
Полковник повернулся ко мне:
– Куда ты дела брюки?
– И пиджак тоже, – добавила наша кулинарка.
– Все висит у полковника в гардеробной, – отчиталась я.
– Там ничего нет, – тут же возразил Александр Михайлович.
– Есть, – не согласилась я.
– У меня крохотный шкаф, – заартачился толстяк, – в нем все как на ладони.
Я решила, что Дегтярев шутит, и рассмеялась.
– Ну, если комната метров пятнадцать кажется тебе маленьким…
Александр Михайлович пришел в негодование: