Калечина-Малечина

Тяжёлые шаги и громкие крики ковыряли Катины уши. Папа хлопнул железной дверью. В коридоре остались только лёгкие мамины шаги, они перешуршивались туда-сюда быстрее обычного. Катя открыла глаза и удивилась, что звуки из их квартиры, а потолок – из другой, потому что заливные пятна – чужие. Её должны быть такие: одно большое овальное прямо над головой, чуть левее – вытянутое горизонтальным орнаментом, правее – натёкшее худой изогнутой пирамидой. Очень удобные для лепки красивых городов, тел и зверей. А здесь были какие-то горошины, и всё. Катя подумала про другое и поднесла руку к своей голове, осторожно засунула ладонь под ослабший платок выше лба и отдёрнула руку, как ужаленная. Приподнялась на руках и увидала свои голые ступни на подушке. За ногами почему-то громоздились не стол-батарея-подоконник-окно, а высокий шкаф и полустеклянная дверь с ползущим через его слабую половину светом. Мир был перевёрнутый!

Нет, это Катя была перевёрнутая. По шуршанию шагов она поняла, что мама идёт к ней. Катя перекатилась головой на подушку, затянула хвосты платка, солдатиком вытянула руки вдоль тела. Мама зашла в комнату и включила свет.

– Ты не видела мой шарф? – это мама подошла к Катиной кровати и спросила.

Катя помотала головой.

– Да что ж такое. И телефона точно нигде нет?!

Катя снова помотала головой.

– Бермудская квартира. Давай я на Ларин телефон эсэмэс напишу. А ты мне ответишь.

– Не надо! – это закричала Катя, вскочила с кровати и шлёпнула на пол голые ноги.

Мама удивилась.

– Лара… она тоже телефон потеряла!

– Ничего себе, такие деньги! Разве можно такие дорогие вещи вам покупать… Давай снимем, а то ты как червяк, – это мама потянула руки к Катиной голове.

– Не! Я потом! – Катя снова рухнула на кровать и затащила невод одеяла до спрятанных ушей.

– Позвони мне тогда из учительской после первого урока. И как придёшь – с домашнего. И вставай, а то проспишь, – теперь мама поцеловала Катину щёку и быстро пошагала одеваться.

Катя выбежала за ней в коридор. Ей до боли – с ног до головы – хотелось остаться дома. Она попыталась выдавить из своего горла то, что она хочет остаться до вечера в тёплой квартире, совсем без людей, Лары, Вероники Евгеньевны, Сомова, подсомовцев, всяких других выросших и невыросших, дорогого телефона, который можно разбить. Мама обвязалась старым папиным клетчатым шарфом поверх дублёнки, махнула Кате перчаткой и ушла мёрзнуть. И Катя поняла, что тоже должна идти.

Она сняла платок. В зеркале торчало штук десять толстеньких колтунов, которые сожрали все волосы, сделав их в два раза короче. Катя долго рычала и боролась с колтунами. Только четыре из них сдались расчёске. Невыросшая принесла ножницы, срезала двух пузатых, но тут увидела, что вместе с ними исчезают целые пряди, а в волосах образуются дыры. Катя кое-как заплела косу. На поиски телефона и даже завтрак времени не осталось. Она принялась кормить рюкзак учебниками, тетрадями, ручками, стукачом-дневником, заглянула в расписание уроков на стене и окаменела. Труды. Сегодня были труды. Неделю назад на трудах задавали довязать варежки, а у Кати выпало это из памяти. Катя катится-колошматится, Катя катится-колошматится. Её передернуло от ужаса.

В школу Катя летела по темноте вдоль длиннющего, как поезд, забора. Из-под закрытых ржавых ворот вдруг выскочила помятая грязная собака и кинулась за ней. Псина неслась и лаяла, Катя бежала и плакала. Слёзы бросались на снег и, кажется, замерзали до своего падения. Собаке стало скучно или она поймала носом новый важный запах – и отстала. А Катя добежала до самого светофора и решила, что если сейчас же не зажжётся зелёный, то она повернётся домой и пойдёт туда по бессобачьей, в обход, дороге: не мимо забора, а мимо большого старого дома. Светофор открыл зелёный глаз только через две минуты. Ноги уже принялся грызть мороз. Но Катя не повернулась, а перешла дорогу по грязной зебре к реденькому парку и побежала сквозь него в школу.

Три минуты оставалось до звонка, а Катя вбегала в калитку. Двор уже был пустой, но за квадратной колонной она заметила курящих Сомова и Панкратова. Катя запрыгнула в класс, зацепив самый хвостик оглушающего звонка. Вероника Евгеньевна открыла рот, чтобы пульнуть в неё замечание, но тут же замолчала, потому что в класс спокойно, по-выросшему степенно вошли Сомов и Панкратов.

Катя отдышалась и обнаружила рядом голый стул и пустую половину парты. Лара исчезла. Катя секунду надеялась, что она сегодня решила остаться дома и ей, как всегда, позволили, но впереди справа зажелтел знакомый затылок над назойливо прямой спиной. Лара пересела к Вике Ивановой за первую парту на место отличника Носова. Тот переместился к славному невыросшему Антонову, которого даже Катя считала совсем хорошим. Сопарточник Антонова болел уже четыре дня.

Обида стала надуваться в Кате и проступать сквозь щёки. Телефон телефоном, но пересаживаться из-за него на другую парту – совсем нечестно. Кате захотелось плакать и немного драться.