Калечина-Малечина

Там она поискала под диваном, в шкафу, на подоконнике, под одеялом, даже приподняла ковёр, словно ожидая там лаз в погреб. Заливные пятна не двигались, да и зачем им было. Катя удивилась сама себе, что много лет она любила безгранично этот верхний, потолочный мир и до последнего развлекалась в нём. В интонациях родителей невыросшая услышала перемену: мама сдавалась.

— Где ты?! — шёпотом позвала Катя, хотя ей уже стало ясно, что Кикимора исчезла навсегда.

Катя отправилась из своей комнаты обратно на кухню. Звук от движений в гостиной рассказывал о том, что мама устала танцевать и теперь отпускает папу в самостоятельное плавание по квартире. Возможно, если Катя верно растолковывала этот скрип и кнопочный писк, мама села за компьютер.

— Не покличет ли кто Калечину погадать о вечере, — напела невыросшая и закрыла за собой кухонную дверь на полотенце. Потом передумала и приставила к ручке швабру.

Не родители, а само комнатное действо накопилось до предела и вот-вот собиралось переместиться на кухню к Кате. Она чувствовала это каждым своим нательным волоском и родинкой. Вот он, настоящий вечер, наступил. С той стороны окна на Катю глядела густая темнота, а с этой стороны окна на себя в отражение глядела сама Катя.

«Это удивительно, какой выросшей я вдруг стала», — это подумала она.

Невыросшая подвинула табурет, на котором совсем недавно сидела Кикимора, к подоконнику. Сняла с него горшки с цветами и кактусами, поставила их на пол. Мама замолкла окончательно. Папа двинулся на кухню. Катя встала на табурет ногами, на мокрые края своих джинсов, и открыла настежь окно. Морозный ветер сразу пихнул её в лицо и плечи. Катя села на подоконник и, полуразвернувшись, посмотрела в пропасть. Люди, машины, гаражи, детские лазанки, собаки, помойка, их с ребятами крепость — всё выглядело совсем лилипутским. Можно было протянуть руку или начать играть ими. Папа уже подошёл к кухонной двери и стал трясти её. Катя сидела почти как та выросшая на крыше, но свешивая ноги пока не в пропасть, а сюда, на кухню. За дверью удвоилось движение. Швабра держалась из последних сил. Катя вспомнила из рассказов Ольги Митиевны, откуда именно берутся Кикиморы: они — бывшие не пригодившиеся никому в мире живых невыросшие. Катя решила, что надо перестать думать, переживать и фантазировать, а начать действовать. Тут дверь выдохнула, швабра стукнула о смягчённый линолеумом бетон. Катя приподняла обе коленки, словно занималась физкультурой, и стала переносить их по полукругу. Дверь всхлипнула. На пороге вдруг появилась мама. От вида наоконной Кати она сразу состарилась.

— Ты что?! Не придумывай! — закричала мама, подбежала к ней, сняла с подоконника и на руках перенесла в середину кухни, как совсем невыросшую.

Эпилог

Потихоньку, со временем Катин колтун распутался.

Диме Сомову вроде бы хотели отрезать ногу, но потом передумали. В больнице он увлёкся астронавтикой. Когда он вышел в открытый мир, оказалось, что он не может больше играть в футбол и делать многие прежние вещи. Виновника сомовского калеченья так и не назначили, хотя его мама и орала в полиции, что Катю нужно посадить в клетку. Водитель не нарушал правил и не был пьяным, а наоборот, сумел так извернуться машиной, что нанёс наименьший вред невыросшему. Катя — да, толкнула одноклассника, но просто так, а не под колёса. Вероника Евгеньевна уже двадцать три минуты до происшествия находилась вне рабоче-учительского времени, а оказавшись тогда на месте происшествия, проявила себя правильно, по инструкции. А самому Сомову отчего-то было совершенно плевать, кто виноват. Астронавтика вытолкнула всё остальное из его вселенной. Подсомовцы сами по себе разошлись по лилипутскому городу. Кто-то из них продолжил третировать невыросших в одиночку, кто-то осел под командованием другого главаря. Сам Сомов не вспоминал ни подсомовцев, ни Лару, ни даже Катю.

Вероника Евгеньевна вскоре попала в больницу. Выползла она оттуда настоящей слепой старухой, и сразу на пенсию. К этому времени у её класса появилась другая руководительница, совсем недавно выросшая. Тот, кому удалось рассмотреть, убеждали остальных невыросших, что под рубашкой на плече у неё настоящая татуировка. Все ждали лета и футболок, чтобы точно убедиться в этом.

Бобрик очень переживал за Веронику Евгеньевну. Его уговаривали остаться в школе, но он увёз мать в гулливерский город и сам сюда никогда не возвращался. Магазинами его управлял кто-то местный. Через этого человека, кажется, стало известно, что Вероника Евгеньевна очень мучается без своих невыросших и переживает, что без неё они окончательно пропадут.