Калейдоскоп. Расходные материалы

Звуки уходят один за другим: прекращаются стоны и плач, смолкают выстрелы, не слышно взрывов. Последним звуком угасает женский крик – это кто-то из подошедших запихал девушке в рот лоскут, испачканный землей и гарью. Слышно только сопение насильников, без единого слова сменяющих друг друга. Девушка затихает, разведенные колени не дергаются больше, и тот, кто придерживал руки, поднимается, чтобы занять свое место около развороченной промежности. Достав нож, тычет в женскую грудь – тело дергается в краткой мучительной судороге: а, значит, жива! Насильник опускается между раздвинутых ног и принимается за дело.

Через полчаса все кончено. Они скрываются за холмом. Пустеет дорога, умолкает эхо, оседает пыль – и только черный дым поднимается над пепелищем.

18 1969 год Лето нашей любви

С чего же начать, какими словами? Поди знай, как это рассказать: то ли от третьего лица, то ли от второго, а может, от первого и во множественном числе? В прошедшем времени или в настоящем? А может – в будущем?

Кажется, это случилось очень давно, почти полжизни назад. Ну, не полжизни, но уж четверть – точно. Тем летом из-за дачных дощатых заборов доносилось эти глаза напротив, по телевизору рассказывали, как папирусная лодка плывет через океан, американцы высаживаются на Луну, а в Москве проходит международный конкурс балета.

Мне было пятнадцать лет, и я была влюблена в Олега, а может быть – в Олега, Настю и Леночку.

И в Тату. Тем летом все мы были влюблены в Тату.

Четверть жизни назад – а помню как сегодня. Выходишь из электрички – душной, пропахшей незнакомыми сдавленными телами, колбасой и маслом в авоськах, субботним перегаром, чужим по́том – выходишь, спрыгиваешь, делаешь этот самый один шаг – маленький шаг для всего человечества, можно сказать, почти никакой, зато огромный для меня, – делаешь этот шаг и, словно Элли, оказываешься в волшебной стране. Пахнет ветром, сиренью, солнцем, влажными от дождя досками, скошенной травой, нагретыми рельсами железной дороги – запах дачи, запах детства, запах лета.

Мама ставит сумки на лавку, вытирает пот со лба и говорит:

– Чувствуешь, Светочка, какой тут воздух?

Вечером в воскресенье мама уедет, утром ей на работу, я останусь на даче вдвоем с Мишей, мол, старший брат за тобой присмотрит, ты его слушайся – конечно, мама, конечно. Она поцелует меня на прощание и пойдет дачной просекой к станции, откуда доносятся гудки скорых, перестук колес.

Мама будет приезжать каждые выходные – но ни на одной картинке, оставшейся в памяти от этого лета, мамы нет: как будто я была там вдвоем с Мишей, точнее – с Мишей и его друзьями: Олегом, Леночкой, Настей и Татой.

Там, на пристанционном пруду, есть маленький островок – туда они и плывут, на двух лодках, наперегонки. Света, как самая легкая, на носу, и каждый раз, когда Миша подается вперед, до нее доносится запах его разгоряченного тела. Леночка переплетает на корме длинные ноги, кричит: и раз, и два! – а в соседней лодке Олег и Настя, вдвоем на веслах, гребут молча, сосредоточенно и вразнобой.

Кто победил, кто пришел первым к финишу? Да какая разница!

Раскладывают подстилку, режут хлеб и сыр, открывают «саперави».

– Ну, Мишка, за сдачу сессии! – говорит Олег.

– Да какая нынче сессия, – отшучивается Миша, – я и не готовился вовсе. Вот на первом курсе да, страшно вспомнить!

Все смеются, разбирают бутерброды. Леночка протягивает Насте клубнику, ярко-красную, словно наполненную солнцем. Ягода лежит в ладони, точно алое яйцо невиданной птицы в слишком большом для него гнезде. Капли воды блестят на смуглой Настиной коже, мокрые короткие волосы кажутся чернее.

Настя говорит о, какая большая! – и надкусывает ягоду. Сладкий сок на деснах и языке, алые капли на ладони.

– Ты только что была вылитая Ева, – говорит подруге Леночка.

– Вот мой Адам, – отвечает Настя, обнимая Олега.

Они целуются, сначала прищурившись, будто от солнца – в самом деле, яркого и слепящего, – а потом и вовсе закрыв глаза, и Света хочет отвернуться, но не может, смотрит не отрываясь, первый взрослый поцелуй в ее жизни, не в кино, а рядом, совсем близко.

– Эй, кончайте уже, – говорит Леночка. Она хочет еще сказать «тут дети», но видит серьезное, сосредоточенное Светино лицо и вместо этого добавляет: – Тут пенсионеры плавают!

С островка видно пять-шесть лодок. В некоторых и правда немолодые пары с внуками, старики в белых в дырочку шляпах гребут, бабушки обмахиваются сложенной веером газетой, малыши брызгаются, норовят свалиться в воду. Лет десять назад и они вот так катались: Олег, Настя, Леночка и Мишка. Каждое лето, сколько себя помнят, встречались здесь, на дачах, сначала – совсем дети, потом – подростки, а вот теперь – студенты, без пяти минут молодые специалисты, строители будущего.

Леночка поднимается, делает еще глоток саперави, облизывает губы.

– Надо было портвейн купить, я сладкое больше люблю, – говорит она.

– Ой, по такой жаре меня со сладкого развезет, – отвечает Настя.