Калейдоскоп. Расходные материалы

Целых две сцены, Боже мой, зачем я себе выпросила целых две сцены? – думает София. – Надо было просить одну. Для статьи и одна сгодится. А так мне выходить туда сейчас, под софиты, почти голой! Я же забуду все слова! Сейчас, сейчас… сначала я говорю «да, да», а потом еще раз «да, да», а следом – «смерть, смерть!»

Как Сальваторе мне говорил: главное – сиськи выпятить? Сейчас, сейчас потренируюсь перед зеркалом, вот, вот так хорошо, кажется, получается… твою мать, где же кокс? А, вот он, чуть не потеряла в собственной сумке. Зеркальце, кредиточка, трубочка… поехали. Еще всю ночь трахалась с этим Джузеппе. Жеребец хренов, кончить по часу не может, говорят, это от кокса у мужиков такая побочка… мол, некоторым бабам нравится.

Значит «да, да», потом «да, да», потом «смерть, смерть» – и сиськи не забывать выпячивать. Ну, с Богом, София! Удачи тебе!

Филипп Бонфон в широком белом балахоне возвышается на помосте. Сзади вовсю бьет прожектор, фигура словно охвачена сиянием.

– Дети мои! – гремит Бонфон. – Мои дщери! Девочки мои маленькие! Вот вы стоите передо мной на коленях, ручки сложили на груди, глаза на меня подняли – вы ждете, я что́ вам скажу? Вы же знаете, что вы пришли услышать, правда? Вы думаете, я расскажу вам, как надо жить? Как избежать греха и достичь Рая, верно? Вы ведь этого ждете?

Дщери, да. В самом деле – три девушки стоят перед ним на коленях. Одну Бонфон знает – американка, которую приняли за шпионку. Плюс две местные старлетки. Все трое – хорошенькие, в итальянском стиле – грудки, попки, губки. По молодости любил такое, было дело. Но молодость давно прошла. Сейчас, если даже уложить в постель всех троих, – ничего не выйдет. Стоп машина. Бонфон прогоняет эту мысль, он работает, нельзя отвлекаться, надо быть собранным! Он повторяет: Вы ведь этого ждете, да? – и три девичьих голоса слабым эхом отвечают: Да, да!

– Так не будет вам этого! – кричит Бонфон. – Хотите заповедей, хотите инструкций – идите в церковь! Вернитесь к маме и папе, пусть они ведут вас к священнику! Я не дам вам инструкций! Я дам вам свободу! Вы придумали себе жизнь, придумали дорожку, которой хотите идти, решили – так будет безопасней, будет спокойней? Не надейтесь! Никто не ходит по этой жизни прямыми дорогами. Ничто не даст вам безопасности и покоя! Каждый день – ищите новые тропы, прокладывайте новые пути. Вы слышите, что я говорю вам? Не покой я несу – но страх и откровение! Готовы ли вы их принять, ответствуйте мне, о дщери мои!

– Да, да, – одними губами выдыхает София. Кажется, она не забыла слова, слава богу. А грудь? Что там было про грудь? Черт с ней, с грудью! Но как он сказал: не покой, но страх и откровение! Не придуманную дорогу, а вечный поиск! Вот те слова, ради которых она приехала в Рим. Всего три недели назад ей казалось: она знает, чего хочет от жизни, знает свои планы, знает, что будет впереди, а теперь – словно кто-то протер ей глаза, вернул зрение, распахнул двери. В этой жизни не может быть никаких планов. В этой жизни каждый день – новое испытание, новое приключение.

София вот-вот заплачет, а охваченный сиянием человек на возвышении продолжает:

– Это тяжелая ноша, да. Я знаю, как вам нелегко. Я знаю – вам страшно. Вы спрашиваете себя – справлюсь ли я? Может быть, лучше и не пытаться? Отбросьте нерешительность, идите вперед, вооружившись твердым и несокрушимым намерением! И куда бы вы ни пошли – я буду с вами. Знайте: для того, кто идет своим путем, нет смерти – есть всего лишь трансформация нашей жизненной энергии. Я не умру, вы не умрете, нет! Наши сияющие тела сольются в едином экстазе с вечным светом иного мира!

София рыдает, она уже не разбирает слов, остается только голос, полный силы и любви, только божественная энергия. Она вливается в Софию, пронизывает все тело от макушки до пяток, стопы, голени, бедра, анус, влагалище, живот, грудь…

Да, грудь! Чуть было не проворонила: не забыть выпятить сиськи!

И София что есть силы выгибается, выпячивает бюст, чтобы божественное источающее свет существо обратило на нее внимание. Она хочет крикнуть: вот она я, я – твоя, возьми же меня, забери с собой, делай со мной что хочешь! – но в последний момент вспоминает: она все-таки актриса, надо держаться написанного текста. Какая там последняя реплика? Ах да:

– Смерть, смерть!

– Скажи мне, – говорит Ренато, – ты ведь все подстроил? И с котом, и с этим гениальным Бонфоном? Он был у тебя с самого начала в рукаве спрятан?

– Зачем тебе? – отвечает Сальваторе. – Все ведь получилось, правда?

– Получилось, да, – говорит Ренато. – Но, например, скажи: кошке кто голову резал? Ты сам? Лоренцо уговорил? Бонфон согласился? Бродягу нанял? Мне просто интересно.

– Какая разница? – отвечает Сальваторе. – Ты же знаешь, как делается кино. Когда Брандо на съемочной площадке трахнул в жопу Марию Шнайдер – Бертолуччи что, предупреждал Альберто Гримальди заранее?