Калейдоскоп. Расходные материалы

«Придурки» – это Сойкин, Лейкин и Гнедко, трое иногородних членов комсомольского бюро курса. Вот кто способен часами обсуждать самый простой организационный вопрос! Временами кажется: они и в самом деле верят в то, что несут, – а если так, место им в витрине Музея Революции, а не в составе комсомольского бюро, где, в общем-то, собрались нормальные, понимающие ребята.

К счастью, сегодня все трое остались в общаге (не то отравились домашними грибами, не то мучаются внеплановым похмельем), так что заседание, посвященное подготовке к сорокалетнему юбилею Великой Победы, удалось завершить в рекордные сроки.

Пашка, взмахнув на прощанье черным венгерским «дипломатом», побежал к метро, а Зоя, взяв Дэна под руку, пошла к главному зданию, обходя лужи.

– Заедем ко мне? – спросила она. – Родители сегодня придут поздно.

– Я бы с радостью, зайка, – ответил Дэн, – но, увы, у меня дела в ГЗ.

– Хочешь, я подожду? – спросила Зоя и порозовела.

Она легко краснела – Дэн находил это трогательным и нарочно поддразнивал, чтобы увидеть, как цвет Зоиных щечек меняется в диапазоне от бледно-розового до почти революционного ярко-красного. Но сегодня у Дэна были другие планы: после четвертой пары он договорился встретиться с Кирой.

Они познакомились пару недель назад на слете КСП, где Кира буквально упала ему в руки: подходя к костру, зацепилась за корень и рухнула бы в огонь, если бы Дэн ее не поймал. Мягкая грудь угодила Дэну ровно в ладонь, и по всем драматургическим законам им бы тут заодно и поцеловаться, но следом за Кирой к костру вылез какой-то здоровенный лоб, смутно знакомый по кусту «Разгуляй». В его палатку Кира и отправилась минут через сорок. Дэн просидел у костра еще час – ждал, пока Машка Шапиро вдоволь наслушается Щербакова и напьется глинтвейна. В какой-то момент, между «Крымом» и «Баб-эль-Мандебским проливом», он услышал из разгуляевской палатки громкий и протяжный вскрик, а еще минут через десять, когда они с Машкой уже уходили, Кира вылезла к костру и хрипло попросила чаю, можно и холодного.

В этом было какое-то волнующее бесстыдство – и даже Машка Шапиро не могла заставить Дэна забыть низкий утомленный голос, ночные стоны и податливость Кириной груди в его ладони. Но утром ни Киры, ни ее спутника уже не было: только небритые мужики лениво перебирали струны, пытаясь выразить похмельную тоску песнями, сочиненными двадцать с лишним лет назад. Эти песни казались им истинным воплощением духа времени – вероятно, потому, что время еще до их рождения застыло на месте. Конечно, кто-то из них вспомнил Кирину фамилию, и за неделю Дэн узнал, что она учится на геофаке, услышал пару сплетен, распаливших его воображение, и в конце концов добыл ее телефон.

До конца четвертой пары оставалось еще полчаса. Посадив Зою в автобус, Дэн припустил по ступеням монументальной лестницы главного здания, едва не сбив с ног Митю, спускавшегося навстречу.

– Куда спешишь? – мрачно спросил Митя. – Студенческий с собой?

Дэн сунул руку в карман джинсовой куртки.

– Дома, – сказал он, – но я обычно в ГЗ так прохожу.

– Ну, попробуй, – ухмыльнулся Митя. – Там сегодня вохровцы совсем оборзели, всех разворачивают.

– Ну и ладно, – сказал Дэн, – я тогда здесь подожду. Будешь? – И он достал пачку «Космоса».

Они закурили, отойдя к постаменту, на котором молодая каменная колхозница, сжимая в горсти колосья, осеняла своими необъятными прелестями все новые и новые поколения студентов. Рядом с ней, опираясь на глобус, стоял юный ученый – может, рассказывал, где еще можно собрать рекордный урожай зерновых.

Хорошо, что мы с Кирой договорились встретиться снаружи, подумал Дэн. Пара закончится – она как раз сюда и придет.

– Какое это все-таки гадство, – сказал Митя. – Угораздило нас учиться в единственном университете в мире, где вход охраняет полиция? Не храм науки, а зона какая-то! Недаром его зэки строили!

Дэн взглянул на ГЗ. Кто бы его ни построил, получилось красиво – особенно сейчас, когда апрельское солнце окрашивало шершавый камень стен в теплый цвет Зоиного румянца.

– Питер вот тоже на костях стоит, – сказал он, – и ничего. Люди всё забывают.

– Сравнил тоже, – ответил Митя, – это ж тебе не Зимний дворец. Его взорвать – я ни секунды жалеть не буду.

Дэн пожал плечами. Он хотел было сказать, что солнце, свет и камень всегда прекрасны – даже если камни уложены рабами, – но его заломало спорить.

– Ну, взорвать – это ты зря, – сказал он, – все ж таки памятник эпохи.

– Ну да, – ответил Митя, – вроде «Воронежских тетрадей».

Мандельштама Дэн не читал, поэтому только кивнул одобрительно.

– И, главное, менты! – кипятился Митя. – В Париже в мае 1968 года студенты возмутились, что их не пускали в общагу к девчонкам! Весь город раком поставили! А если бы их в Сорбонну полицейские не пускали – представляешь, что бы началось?