Калейдоскоп. Расходные материалы

– Хорошо, оставим «Шанхайский экспресс», – не сдается Шу. – Возьмем любой другой фильм. Скажем, какую-нибудь картину про Фу Манчу.

– Ради Бога, – возмущается Альберт, – только не говорите, что для нас, англичан, все китайцы – злодеи, как Фу Манчу.

– Нет-нет, – Шу снова поправляет круглые очки, – я вообще не про Фу Манчу. Он злодей, с ним все понятно. Но давайте вспомним фильм, где Ан Мэй Вон – благородная китаянка из «Шанхайского экспресса» – играет его дочь. Вы его помните?

Альберт качает головой.

– Суть в том, что сначала героиня Ан Мэй Вон подпадает под влияние Фу Манчу и становится на путь зла, а потом влюбленный в нее благородный китайский полицейский гибнет, спасая белого героя и убивая Ан Мэй. Вот образцовый сюжет: лучшее, что может сделать китаец, – это умереть, спасая белого. И при этом убить женщину, которую он любит. Можно догадаться, что ждет Шанхай, если мы, китайцы, не возьмем свою судьбу в собственные руки.

– Мистер Шу, – говорит Альберт, – я, конечно, никогда не смогу вас переспорить. Вы журналист, а я всего-навсего коммерсант. Разговоры – не моя сильная сторона, извините. Я бы предпочел пригласить госпожу Су Линь на танец, если вы не возражаете.

Шу вежливо наклоняет голову.

Альберт удивлен, насколько хорошо танцует Су Линь. Шелк ципао струится под его рукой.

– Помните, вы обещали мне визит в Сучжоу?

Сдержанная улыбка:

– Конечно. Но весной, весной… сейчас слишком жарко.

– Жалко уходить: это все-таки единственное прохладное место в городе, – говорит Альберт, вставая из-за столика.

Он прав: душным августом 1935 года владельцы «Янцзы» первыми поставили себе электрический кондиционер – и вот уже неделю не знают отбоя от посетителей. Но сегодня время уже вышло – дансинг закрывается, оркестр играет последний фокстрот, Таня на прощание всей кожей вбирает прохладный воздух.

Она здесь первый раз, и уходить ей не хочется.

– Это было настоящее чудо, – говорит она.

Конечно, чудо: если бы Альберт не встретил ее сегодня в «Парамаунте», Таня никогда бы не попала в «Янцзы».

Впрочем, какое там чудо! Альберт сколько угодно может себя убеждать, что в этом дансинге у него были дела, но на самом деле он заходит в «Парамаунт» только для того, чтобы увидеть Таню. Уже несколько раз он отвозил ее на машине до дома – все так же безрезультатно: ни поцелуя, ни предложения войти. Хорошо, говорил себе Альберт, наверное, она живет не одна. Возможно, у нее даже есть муж или ребенок – от русских всего можно ожидать, – но почему она не соглашается поехать ко мне домой?

С каждым разом Танины отказы раздражали все больше: «Генри посмеялся бы надо мной. Надо же: найти в Шанхае единственную хостесс, которая не готова спать с клиентом! И вдобавок решить, что мне нужна только она! Смех один!»

Вот так они и оказались в «Янцзы», а теперь, после трех коктейлей и пяти танцев – все-таки Таня прекрасно танцевала, не сравнить с молодыми китайскими хостесс, – направляются к выходу, надеясь, что хотя бы ночью жара немного спадет.

– Я хочу пройтись, – говорит Таня. – Ты можешь отпустить своего водителя?

– Я могу ему велеть ехать за нами, – говорит Альберт. – Когда устанешь, сядем в машину.

– Я хочу, чтобы ты его отпустил, – повторяет Таня. – Я могу тебя об этом попросить?

– Конечно, – пожимает плечами Альберт. – В крайнем случае, найдем рикшу.

Неоновый свет окрашивает лица в цвет синих чернил, небо над Нанкин-роуд словно исчеркано огромными надписями. Вот английский джентльмен в красном фраке, с тростью в руках, словно монах на прогулке. У его ног вспыхивает: “Johnny Walker. Still Going Strong”.

Куда ты идешь, Джонни, кому неподвижно сияешь в душной августовской ночи?

– Я не люблю машины, – говорит Таня. – Один раз мне пришлось выпрыгивать почти на полном ходу. Я-то думала, он не станет приставать ко мне при шофере! Как бы не так! А сколько раз машина как бы случайно вдруг заезжала в какой-то глухой проулок или в поле? Помню, однажды я провела целый вечер со старым китайцем: он повез меня в «Рио-Риту», заказывал оркестру мои любимые песни, поил коктейлями, но все равно – был так отвратителен, что на обратном пути, когда он остановил машину, я вырвалась и убежала. Он схватил меня за рукав, и тот оторвался. Было страшно жалко, пришлось платье перешивать.

Огромный месяц ползет по небосклону, как по бескрайнему темному полю. Переплетаются темно-серые тени деревьев.

– Я не хочу об этом думать, – говорит Таня, и Альберт видит, как неоновый свет играет на ее скулах, – этой ночью – не хочу. Знаешь, как начнешь вспоминать, такая мерзость лезет… я иногда думаю: хорошо, что мама этого не видит. Она бы, наверное, все равно умерла. От ужаса или от стыда. Папа говорит: она мечтала, чтобы я выросла такой нежной девушкой, с тонкой душой… знаешь, из тех, что могут влюбиться в рифмочку, в картинку. У вас в Англии, наверное, такие тоже есть.

– Я таких не встречал, – говорит Альберт. – Я вообще не встречал никого, похожего на тебя.