Калека, Дева, Старец и Дитя

Я помнила сражение в святилище. Помнила, что произошло с Жемчужинами. Помнила, как император убил Ями, угрожающую мне. Как Илай разбил бутылку с горючим об голову Датэ, а я его подожгла, как и Виола когда-то, но в отличие от Виолы я не чувствовала по этому поводу ни малейшего сожаления. Он заслужил, боги, это меньшее, что он заслужил после того, что сделал. И речь не об изнасиловании, вторжении и бойне. А о том, что Датэ не остановился на достигнутом, как и предсказывал Эвер. Убив бессмертных и осквернив неприкосновенных, он решил, что недосягаемых вещей для него попросту не существует.

Чили…

Раньше я думала, что нет ничего, что могло бы перечеркнуть наше единство. Но это перечеркнуло. Точку в наших отношениях поставила даже не печать, которая стёрла мне память, а «печать», которая вернула воспоминания. Меч Датэ. И я не о том, что он едва меня не убил…

Но не убил, странно. Он ведь мастер в этом, когда дело касается Дев.

Пусть то, что я сидела по грудь в крови, опровергало это, я определённо чувствовала себя живой. Злой. Напуганной.

Нащупав дно, я попыталась подняться вопреки головокружению и тошноте.

— Снова собираешься сбежать? — раздался голос совсем рядом, и я отпрянула в сторону. — Вы отлично постарались, ребята, ей уже намного лучше.

Я встревоженно огляделась. Я сидела в глубокой купели вместе с Датэ. Мало того, что на его теле не осталось ни одного напоминания о жестоком бое, так исчезли и некоторые старые изъяны.

За его спиной стояли юноши. Их можно было бы принять за девушек, если бы только Датэ вербовал женщин в армию.

Я поспешно подняла руки к груди, закрываясь, и он недоумённо нахмурился.

Проявления скромности? От меня?

— Это Дети. Мои врачи, судьи и советники, — пояснил он. Сами они не спешили представляться, глядя на меня без ненависти, но с опаской. — Не бойся их, они боятся тебя намного сильнее. На тебе же стоит смертельная печать. — Датэ, судя по всему, ждал объяснений, но я молчала, тогда он «подсказал»: — Не та, которой ты покалечила себя и убила нашего ребёнка. — Он упрекал меня, хотя никакого ребёнка не было, я просто не забеременела. Из-за печати? Возможно, хотя я и не ожидала, что одного только намерения хватит, чтобы поставить её. — Просто поразительно, какой упрямой, сильной и находчивой ты можешь быть, если по-настоящему захочешь досадить мне. Печать на сердце — так изобретательно и подло, но печать на твоём лоне…

Он был достаточно зол, чтобы говорить об этом при посторонних. Датэ не забыл о Детях, как могло показаться, потому что указал себе за спину, добавляя:

— Из-за неё мне пришлось заставлять их касаться тебя, но не больше, чем необходимо, если тебя это волнует.

Я не спешила благодарить их за спасённую жизнь. Я смотрела на Датэ, впервые именно так, как хотела посмотреть. Как могла посмотреть только Дева.

Огонь сжёг его волосы, но вместе с ними и шрамы, возвращая лицу знакомые черты.

— Что? Опять не узнаёшь меня? Это входит у тебя в привычку. — Он провёл ладонью ото лба к затылку. — Теперь это твоя вина, я отращивал их. Тебе не угодишь, чёрт возьми. Хотя помнишь, как однажды ты сказала, что мне идёт и так? Что у меня красивая форма черепа? Не самый изысканный комплимент, но, боги, как я был польщён.

— Где я?

Комната была просторной, но из-за гостей такой не казалась, при том, что эти отшельники были не самыми крупными представителями армии Датэ. Дети? Они выглядели взрослыми. И их тут собралось больше, чем мне показалось вначале. Одни стояли у разрисованных орнаментом стен, другие сидели на выложенном мозаикой полу, третьи глядели в окна. В дневные часы здесь было так же светло, как и на улице, но сейчас комнату слабо освещала пара масляных ламп — это был дом состоятельных людей. Чужой дом.

— Ты истекала кровью. Думаешь, я мог тебя далеко унести? — Датэ повернулся к окну. — Слышишь? — Он намекал на эхо боёв, которые велись в отдалении. — Мои солдаты здесь и наверняка уже добрались до дворца. Того самого, в котором меня, с подарками и головой, преклонённой до самого пола, так холодно встретили.

«Холодно»? Забавно, если вспомнить, где живут Калеки.

— Это ваше Дитя — просто зверь. Давно меня не ранили прямо в сердце. — Датэ потёр грудь, где его проткнули тем же самым мечом. — Приблизительно с тех самых пор, как ты совершила самоубийство. Я был смертельно ранен, Ива. Даже более смертельно, чем когда мне отрубили голову. Теперь я могу с уверенностью сказать, что пережил все увечья, какие только можно. Настоящее достижение для Калеки.

Он не собирался вдаваться в подробности. Лишь дал понять, насколько наши попытки победить его были нелепы.

— Девы не кончают с собой, — глухо возразила я. — Это было убийство. Такое же, как и в этот раз.

— Убийство? Громко сказано для той, кто жив.

Да, такова его философия. То, что я выжила, снимало с него всю вину. Если бы я погибла, это бы заставило его задуматься. Именно эта мысль и подтолкнула меня к пропасти в тот раз.

— Я жива не из-за тебя. — Я удерживала его взгляд своим. — И не ради тебя.

А вот это уже натуральное самоубийство.