Календарь

— Ещё раз увижу здесь, закрою нахрен. Так легко уже не отделаешься. И про «барыгу» забудь.

Полицейские ушли, волчьей побежкой растворившись в сгущающихся сумерках, а Шамко, наконец, выпрямившись внезапно изменив маршрут, пошёл туда, куда до этого и не собирался, словно от встречи с бывшими коллегами что-то щёлкнуло в его голове.

***

Васька Чистяков работал в городском морге санитаром. Моргов в городе было два, для криминальных трупов на Пожарова у Следственного комитета и для тех, кто скончался от естественных причин, в Первой горбольнице. Смерть Клавдии Ильиничны официально признали естественной, и она поступила в ведение Василия Сергеевича, работавшего в основном по ночам. Ночью выше ставка, меньше рабочий день и нагрузка — так как-то объяснил ему Васька. С Чистяковым они вместе служили в артиллерийском дивизионе города N, потом вместе подали заявление в полицию и почти синхронно, с разницей в месяц оттуда уволились. Это был почти двухметровый бритый под ноль гигант в пропахшем смертью посеревшем от частых стирок халате, едва застёгивавшийся на его огромном теле. Он родился в Борисове, тут у него жили родители, бывшая жена и дочь, но он скитался по съёмным квартирам, и однажды в чёрную полосу безденежья объявился с объёмной сумкой на пороге Андрюхиной квартиры, сказав, словно это было в порядке вещей:

— Старик, мне только на одну ночь, — совместное проживание растянулось почти на полгода, потом Васька помирился толи с женой, толи с родителями и с квартиры съехал. Да собственно они и виделись редко — когда Шамко уходил, санитара смерти — как пафосно называл себя Чистяков — ещё не было, а когда возвращался, тот уже уходил, выставляя на балкон свою пропахшую моргом, как и всё к чему он прикасался, раскладушку.

— Привет, Василий Сергеевич, — поздоровался он, входя в вотчину санитара. — Тебе недавно старуху одну привезли, угорела на пожаре. Есть такая? — санитар, сидя на краешке обшарпанного стола, чистил мандарин и, отвлекшись от занятия пролистав картотеку, нашёл нужную учётную запись:

— Савельева Клавдия Ильинична, тридцать второго года рождения. Она?

— Она, она, — обрадовано закудахтал Андрей и, достав из кармана ещё один мандарин, санитар спросил, протягивая ему:

— Будешь? — в маленькой холодной комнате, являющейся предбанником анатомического театра, стоял специфический запах всех больничных учреждений и, хотя мертвечиной не пахло, лишь слабой смесью хлорки, формалина и растворителей, не то что есть, а просто находиться тут Андрею было тошно.

— Фетиш у вас, что ли такой? — отрицательно затряс он головой, ощущая, как только от мысли о еде к горлу подкатила тошнота. — Во всех фильмах, где мелькают работники морга, они обязательно жрут. Это чтобы окончательно добить посетителя?

— Ну не хочешь, ни ешь — я от всей души. Сегодня же Старый Новый год. Чего хотел-то?

— Клиентка моя, бывшая. Утром увидел только, как труповозка уехала, хотелось бы попрощаться с ней что ли, один на один.

— А на похоронах нельзя? Зря не стал, — разделавшись с мандарином, санитар принялся за тот, который предлагал приятелю и тот ответил:

— На похоронах не то. Кремация рассчитана по минутам, какие-то посторонние люди, все куда-то спешат. А мне бы хотелось сказать ей пару слов, собравшись с мыслями. Ведь это же я ей тот злополучный обогреватель принёс, от которого она угорела.

— Ну, принёс и принёс. Ты что ль его делал? — открывая нижний ящик в вертикальном стеллаже на четыре места, с лежащим в нём телом старухи удивился санитар и пошёл к выходу. Из стеллажа потянуло холодом, покойница была полностью накрыта белой простынёй, и Андрей не видел её лица. Он стоял, сцепив за спиной руки, собираясь с мыслями. Он так долго ждал этого момента, так много хотел ей сказать, но вот сейчас мысли спутались в его голове и он не знал с чего начать.