Календарь ма(й)я

– Ну да, интересно, – сказал Глеб. – Но к чему ты нам это рассказал?

– А к тому. – Юрасик развернул лист. – Вот этот парень.

Лена и Глеб посмотрели на распечатку статьи. На них с фотографии смотрел Денис. Тот самый Денис Сапожников, студент исторического факультета, которого они встретили на конференции и благодаря которому смогли вернуться в правильный календарь.

– Я так и знал! – воскликнул Глеб. – Я знал, что с ним тоже что-то случилось! Поэтому он и догадался, что мы не играем, что мы действительно в беде.

– Самое интересное не это. Вы посмотрите на дату, – Юрасик ткнул пальцем в нижнюю строчку.

– Что?! Это произошло тринадцатого мая тысяча девятьсот девяносто третьего года?! – изумленно воскликнула Лена. – Этого не может быть! Двадцать лет назад?

– В том-то и дело. В девяносто третьем ему было двадцать три года, и он учился в институте. А сейчас ему сорок три. К тому же пишут, что он не внук, а сын профессора Сапожникова, – сказал Юрасик.

– Ерунда какая-то, – сказала Лена. – Какие сорок три? Мы же его видели, и он был гораздо моложе.

– Да нет, как раз все сходится, – Глеб взял в руки заметку. – В мае девяносто третьего в возрасте двадцати трех лет Денис залез в саркофаг, чтобы разыграть археологов. Сработало древнее проклятие, так же, как у нас, и его перекинуло на двадцать лет вперед, в май тринадцатого года. Он провел в будущем целый год. Наверное, он не знал, как вернуться, и поэтому ходил на все встречи археологов и говорил, что он внук профессора Сапожникова, который к тому времени уже умер. И на одной из конференций встретил нас.

– Обалдеть! – сказала Лена.

– Может быть, его перекинуло не в тринадцатый, а в двенадцатый год. И он встретился с нами уже в конце своего путешествия в будущее, – предположил Юрасик. – Он помог нам, это и стало его избавлением. Он был прощен и вернулся. И заметьте, речь опять идет о мае и в конце каждой даты есть тройка – две тысячи тринадцатый, девяносто третий, двадцать третье мая, тринадцатое мая. Может, это какое-то магическое сочетание?

– Дело вовсе не в мае и не в цифрах, – возразила Лена. – Просто к древности надо относиться с уважением. Не стоит шутить с тем, о чем не имеешь ни малейшего представления.

– Да, нам еще крупно повезло, что наше путешествие длилось только восемнадцать дней, – согласился Глеб.

– Девятнадцать, – в один голос сказали Юрасик и Лена.

– А я вот о чем думаю, – поделился Глеб. – Почему я вернулся двадцать третьего мая, а не двадцать четвертого?

– По-моему, все логично, – отозвался Юрасик, забирая листок и пряча его в рюкзак. Потом вытащил пакет с домашними вафлями и предложил ребятам. Те взяли по одной штучке.

– Мы не знаем точно, какое послание было зашифровано в этой надписи, – продолжил Юрасик с набитым ртом. – Можно только предположить. Например, там было: «И настанет последний день». И рядом с этой фразой ты написал дату – двадцать третье мая две тысячи тринадцатого. И этот день стал последним для нас. А потом ты исправил символ, и получилось: «И настанет первый день». Вот он и настал. Именно двадцать третье мая, с самого утра. Поэтому тебе пришлось жить в нем по второму разу.

– Тот археолог сказал – эти символы означали «начало» и «конец», – возразила Лена.

– Да без разницы, – сказал Глеб. – Может, там было написано – конец вашего жизненного пути. А после исправления получилось – начало вашего жизненного пути. Результат все равно одинаковый. У меня наступило двадцать третье мая, а у вас – четвертое, потому что вы не успели спуститься в раскоп и подойти ко мне. Но почему двадцать четвертого вы оказались здесь? Я думал, вас уже не вернуть.

– Это ты нас вытащил, – сказал Юрасик.

– Я?!

– Ты провел тот самый день икс по-другому, не ездил на экскурсию, не царапал стену…

– Я ездил на экскурсию. Но стену не царапал. Я даже к ней не прикасался.

– Ну вот. Получилось, что ты переписал этот день начисто, отменил все последующие события. Поэтому для нас с Леной календарь начался там же, где остановился – утром двадцать четвертого мая. Понятно?

– Мне понятно одно: наш календарь мая был справедливым наказанием за чью-то глупость, не будем тыкать пальцем – чью, – сказал Лена.

– Тебе ясно сказали, что майя здесь ни при чем, – огрызнулся Глеб.

– Да не «майя», а «мая». Я имею в виду месяц май. Мы с вами исследователи календаря мая. Мы прокатились по всему маю туда и обратно.

– Да, это был самый длинный май в моей жизни, – хмыкнул Юрасик.

– Жаль, что я никогда не узнаю, получила ли я письмо, которое написала самой себе, – вздохнула Лена.

– Почему не узнаешь? – Глеб насмешливо взглянул на нее. – Узнаешь.

– Как я это узнаю?

– Я тебе скажу. Не получила.

– Да откуда тебе знать?

– Я заходил к тебе двадцать третьего. То есть не к тебе, а к той дикарке, которая даже разговаривать нормально не умеет.

– Но-но, Елизаров! Полегче. И что ты узнал?

– Узнал, что письма не было и твоя любимая кастрюля для плова была пуста.

– Его и не могло там быть, – сказал Юрасик. – Тебе же Денис объяснял.

– Да, без Дениса мы пропали бы. Жаль, что мы не можем с ним встретиться. Он нам так помог!