Календарь Морзе

— Ну… — Пурсон принял важный вид. — Со всей определённостью можно утверждать, что осада Стрежева была, и что город не был взят. Но по какой причине отряд Гонсевского прекратил приступ и вернулся к Смоленску… Боюсь, у нас нет иных исторических материалов, кроме записи игумена Феофана. Смутное время, архивы горели вместе с городами… Сам Феофан в предисловии кратко сообщает, что «писано по сказкам достоверных видоков», то есть надежных очевидцев. Запись сделана именно «к вящей славе Богородицы во человецех», сама осада мелкого городка польско-литовским отрядом в те годы была банальностью, не стоящей листа пергамента. Поэтому можно предположить, что некие странные обстоятельства ей сопутствовали. Разумеется, монах трактовал их в своей картине мира, а в какой еще?

— Но что же произошло на самом деле? — спросил я.

— Антон, вы неверно ставите вопрос! — краевед наслаждался ситуацией. Местные медиа не баловали его вниманием, считая историю слишком сухим и занудным предметом. Травмированные средним образованием региональные журналисты избегали всего, что напоминало им о школе. — Как историк, я вам скажу — никакого «на самом деле» в историческом смысле не существует. Даже если вы возьмете прекрасно задокументированные события новейшей истории, вы все равно получите не какое-то там «на самом деле» а набор противоречащих друг другу взаимоисключающих версий.

— Но есть же очевидцы, видеосъемка в конце концов…

— Ой, я вас умоляю! — засмеялся Пурсон. — Как видит историческое событие свидетель? «Мимо с криками пробежали какие-то люди, где-то раздались громкие хлопки, я слышал такие в кино, наверное, это были выстрелы. Что-то загорелось, какие-то люди в камуфляже пробежали в одну сторону, потом в другую, но, возможно, это были уже другие люди в камуфляже. Проехала какая-то военная техника, но я спрятался и не видел какая именно…». Уже потом, когда он доберется домой и успокоится, ему по телевизору расскажут, что именно он видел. Только после этого он станет гордым очевидцем, к примеру, военного переворота, и будет остаток жизни рассказывать о нем внукам. То же самое с видеосъемкой — в кадре бегут люди, что-то горит, какие-то хлопки, за кадром рычат моторы и лязгают гусеницы, все истошно орут. В студии под эти кадры подложат текст, объясняющий, что именно вы видите. Кадры бегущих и орущих людей на фоне горящего автомобиля можно использовать к большинству событий современной истории — будь то теракт, мятеж или драка футбольных болельщиков. Уверен, телевизионщики так и делают.

Историки следующих эпох получают историческое событие в том виде, в котором подаст его победившая сторона, и эта версия становится исторической правдой до следующей смены власти. Провалившийся мятеж — всегда беззаконный и кровавый, победившая революция — всегда справедливая и жертвенная. И чем дальше событие от нас во времени, тем более неопровержимой становится та единственная версия, которую сохранило время. То, что мы изучаем в школе как «историю» — это набор поучительных сюжетов с наглядной моралью для юношества. Литературный жанр, обильно приправленный государственной воспитательной идеологией. «Хорошие мы, плохие они, великие предки, нам есть чем гордиться». В каждой стране есть своя единственно верная история, от каменного века и до наших дней, и, если она не совпадает с мнением соседей — тем хуже для них…

— А как же, я не знаю, археологи, например?

— Эти коллекционеры доказательств чужих теорий, безжалостно отбрасывающие в мусор все, что в них не ложится?

— Ладно, я понял вашу позицию… — сказал я осторожно. — Что вы думаете о нашем тринадцатом? Ведь никаких литовцев с поляками у наших стен не было, да и стен, откровенно говоря, тоже…

— Откуда вы знаете, от чего уберегла нас Богородица в этот раз? — сказал краевед тихо. — Какая неведомая беда ждала нас в четырнадцатом дне этого июля? Подумайте над этим, Антон…