Календарь Русской Революции (Декабрь)

1878. Первое генеральное собрание "Северно-Русского Рабочего Союза" в СПБ., организованного Халтуриным и Обнорским в конце 1877г., - в организацию Союза входило до 200 человек. Благодаря предательству Рейнштейна, был арестован в начале 1879 г. Обнорский и очень много рабочих. "Союз" принимал деятельное участие в петербургских стачках и издал несколько своих прокламаций.

1897. Стачка в Иваново-Вознесенске.

1905. Покушение на жизнь полицеймейстера в Екатеринославе.

25.

1856. Упразднение военных поселений.

{323}

1880. Бегство С. Бардиной из Ишима, - некоторое время она скрывалась нелегальной в России, затем уехала за границу, в Женеву, где застрелилась в 1883 г.

26.

1905. Уличная демонстрация в Ченстохове. Ранен во время стрельбы драгун.

27.

1905. Стрельба казаков в рабочих во время митинга в Екатеринодаре; один убит, двое ранены.

1906. В СПБ. убит главный военный прокурор ген.-лейт. В. П. Павлов во время обычной утренней прогулки. Покушавшийся, матрос Егоров, расстрелян по приговору военно-полевого суда.

28.

1860. Заочное решение по делу Н. Огарева в Сенате после того, как он отказался вернуться в Poccию по вызову русского правительства. Огарев осужден на вечное изгнание из родины.

1867. Смерть эмигранта Касаткина в Женеве.

29.

1905. Первый съезд партии соц. - революционеров.

30.

1878. 2-е генеральное собрание "Северно-Русского Рабочего Союза" в СПБ.

1901. Опубликованы "временные правила" для студенческих учреждений, послужившие поводом к сильным волнениям среди студентов.

{324}

31.

1880. Самоубийство каторжанина Семяновского.

Осужденный в каторжный работы за пропаганду в войсках в 1876 г. Семяновский застрелился накануне перевода из вольной команды в каторжную тюрьму. Он оставил следующее предсмертное письмо к отцу:

Карийские промыслы. Ночь с 31 декабря 1880г.

на 1-ое января 1881 г.

Дорогой отец! Пишу тебе, только что вернувшись с товарищеского собрания, где все мы провожали старый год и встречали новый. Встретили мы этот год в грустной, удручающей обстановке. Ты, вероятно, уже получил письмо жены одного из моих товарищей, которую я просил сообщить тебе, что отныне нам не дозволяется ни с кем переписываться, ни с кем - даже с родителями.

Как ни бессмысленно и бесчеловечно это запрещение, но нас ожидало нечто еще худшее, нечто, о чем я ровно ничего не знал, когда писалось то письмо. Дней десять спустя после объявления запрещения писать письма, нам объявили, что все мы возвращаемся назад в тюрьму и должны быть закованы в кандалы. Нас всего девять человек мужчин, а именно: Шишко, Чарушин, Квятковский, Успенский, Союзов, Богданов, Терентьев, Тефтул и я, и все мы вот уже года два пользовались сравнительною свободою, живя вне тюрьмы. Уже с самого того дня, когда нам объявили приказ Лорис-Меликова, запрещавший писать письма, мы ждали чего-либо в этом роде, потому что в приказе был пункт, заставивши догадываться, что в покое нас не оставят.

Завтра мы должны снова отправиться в тюрьму. Если б не доброе к нам расположение полковника Кононовича, нас бы арестовали и посадили тотчас же после получения приказа, но он доверяет нам и дал нам несколько дней, чтобы устроить свои дела. Мы воспользовались этой льготой, чтоб собраться в последний раз на свободе, проводить старый и встретить новый год. А я воспользуюсь этим еще и для другой цели. Не знаю - составит ли она злоупотребление доверием полковника Кононовича или нет, но если бы и составила - все равно

Я ее непременно выполню. Кто-нибудь, {325} прочитав слова "они возвращаются назад в тюрьму", подумает о нас, пожалуй, как о баранах, покорно подставляющих глотки под нож мясника. Но подобное предположение было бы жестоко неверным. Единственное средство выйти из нашего положения это - бежать, но как бежать при температуре в 35 градусов мороза и без всякой предварительной подготовки побега? Почему мы не готовились к побегу - тебе известно, если ты получил мое августовское письмо.

Лично я решил попытаться бежать, если распоряжение возвратить нас назад в тюрьму получится весною, когда побег был бы возможен, и бежать не под давлением минуты, а серьёзно подготовившись. Но случилось иначе. Между тем я чувствую, что мои физические силы исчезают с каждым днем. Я сознаю, что мое недомогание отразится на моих умственных способностях, и что мне грозит опасность обратиться в полного идиота даже при условии внетюремной жизни.

Возникает вопрос: что же станется со мною в тюрьме? Вся моя жизнь держалась на надежде вернуться когда-нибудь в Poccию и служить всеми силами моей души делу правды и справедливости, которым я давно уже всего себя посвятил; но как возможно такое служение для человека и физически и духовно разбитого? И когда надежды на подобное служение у меня отняты, что мне остается? Личное самооправдание? Но пока-то еще наступит момент чего-нибудь подобного полному удовлетворению такого желания, меня десять раз подвергнут пытке.