Календарная книга

А за окнами стоял гвалт. Там остановился гусеничный тягач «Коминтерн» с огромной пушкой, и весёлая толпа обсуждала достоинства поломанного механизма. Но вот откуда-то подошёл второй тягач, что-то исправили, и, окутавшись сизым дымом, техника исчезла.

Шум на улицах становился сильней. Зафырчали машины, заняли место демонстрантов, кипела жизнь, город гремел песнями, наваливаясь на него, в грохоте и воплях автомобильных клаксонов. Грохотал трамвай, звенело что-то в нём, как в музыкальной шкатулке с соскочившей пружиной.

Майское тепло заливало улицы, текла река с красными флажками, растекалась по садам и бульварам.

Репродуктор висел прямо у подъезда Академика, и марши наполняли комнаты.

Вечерело — праздник бился в окна, спать Академику не хотелось, и было обидно проводить хоть часть последнего дня с закрытыми окнами. Да и прохлада бодрила.

Веселье шло в домах, стонала гармонь — а по асфальту били тонкие каблучки туфель-лодочек. Пары влюблённых брели прочь, сходились и расходились, а Академик курил на балконе.

— Эй, товарищ! — окликнули его снизу. — Эй! Что не поёшь? Погляди, народ пляшет, вся страна пляшет…

Какой-то пьяный грозил ему снизу пальцем. Академик помахал ему рукой и ушёл в комнаты.

Праздник кончался. Город, так любимый Академиком, уснул.

Только в темноте жутко закричала не то ночная птица, не то маневровый паровоз с далёкого Киевского вокзала.

Гулко над ночной рекой ударили куранты, сперва перебрав в пальцах глухую мелодию, будто домработница — ложки после мытья.

Академик задремал и проснулся от гула лифта. Он подождал ещё и понял, что это не к нему.

Он медленно, со вкусом, поел и стал ждать — и, правда, ещё через час в дверь гулко стукнули. Не спрашивая ничего, Академик открыл дверь.

Обыск прошёл споро и быстро, клевал носом дворник, суетились военные, а Академик отдыхал. Теперь от него ничего не зависело. Ничего-ничего.

У него особо и не искали, кинули в мешок книги с нескольких полок, какие-то рукописи (бессмысленные черновики давно вышедшей книги), и все вышли в тусклый двадцативаттный свет подъезда.

Усатый, что шёл спереди, был бодр и свеж. Он насвистывал что-то бравурное.

— Я люблю марши, — сказал он, отвечая на незаданный вопрос товарища. — В них молодость нашей страны. А страна у нас непобедимая.

Машина с потушенными фарами уютно приняла в себя Академика — он был щупл и легко влез между двумя широкоплечими военными на заднее сиденье.

Но поворачивая на широкую улицу, машина вдруг остановилась. Вокруг чего-то невидимого ковырялись рабочие с ломами.

— Что там? — спросил усатый.

— Провалилась мостовая, — ответил из темноты рабочий. — Только в объезд.

Никто не стал спорить. Чёрный автомобиль, фыркнув мотором, развернулся и въехал в переулок. Свет фар обмахнул дома вокруг и упёрся в арку. Сжатый с обеих сторон габардиновыми гимнастёрками Академик увидел в этот момент самое важное.

Точно над аркой висела на стене свежая, к празднику установленная, гипсовая пентаграмма Общества содействия обороне, авиационному и химическому строительству. Над вьющейся лентой со словами «Крепи оборону СССР», Академик увидел до боли знакомую — но только ему — картину.

Большой баллон охладительной установки, кольца центрифуги вокруг схемы, раскинутые в стороны руки накопителя. Пропеллер указывал место испарителя, а колосья — витые трубы его, Академика, родной установки.

Разобранная и уничтоженная машина времени жила на тысячах гипсовых слепков. Машина времени, будто живое существо, крутила пропеллер и оборонялась винтовкой. Всё продолжалось, — и Академик, счастливо улыбаясь, закрыл глаза, испугав своей детской радостью конвой.

01 мая 2022

СНТ (День садовода. 2 мая )

Да не на мнозе удаляйся общения Твоего, от мысленнаго волка звероуловлен буду.

Иоанн Златоуст

В прежние времена Посёлок мелел ещё ранней осенью, когда его покидали дети. Детям нужно было ходить в школу, и, естественно, в конце августа они исчезали вместе с родителями. В Посёлке оставались только пенсионеры, которые с утра до вечера что-то подвязывали, обрезали и укрывали на зиму. Если на участке не копошился почти не отличимый от почвы и судьбы человек, то, значит, жди беды. Старый хозяин либо затяжелел и готовится к смерти в городе, либо она уже совершилась, но правление Посёлка ещё не зафиксировало её в своих огромных амбарных книгах.

А вот рядом были настоящие дачи — те, что давала исчезнувшая власть заслуженным людям. На тех пространствах земельного отвода могло поместиться пять или шесть здешних. И дома там стояли большие, зимние, не из фанеры, а из брёвен или камня. Потом заслуженные люди начали умирать — ровно так же, как люди простые. Наследники были не всегда дружны и сговорчивы, так что огромные пространства внутри соснового леса стали нарезаться на пространства куда более мелкие, приближаясь к размерам садоводческого Посёлка, который на указателях назывался просто «СНТ». Полное его название, на указателях не помещалось.