Даже не сжившись с Африкой так, как Пьер Робертович, Дмитрий Игоревич понял, что это конец.
Колдун придумал для развлечения что-то, что гораздо хуже его доморощенного социализма и капитализма.
И точно, когда они вышли к берегу озера, то увидели своего товарища.
Мёртвый пан Пшибышевский ходил по берегу и кормил птиц своим мясом. Метеоролог отщипывал у себя с бока что-то, и птицы радостно семенили к нему.
Врач и орнитолог смотрели на озеро, которое было покрыто пернатым народом.
Задул холодный ветер с гор, и птицы сотнями начали подниматься.
Правда, некоторые падали обратно, едва взлетев.
Даже издали было видно, какие они больные.
Ежедневник (День российского предпринимателя.
Перед Новым годом Наталья Александровна всегда выбирала себе ежедневник. Их теперь было много — не то что в старые времена, когда ежедневники в ужасных клеёнчатых обложках с логотипом prombumpostavka были дефицитом, и мать приносила их со службы как лучший подарок для подруг. Теперь записные книжки лежали в магазинах грудами — на любой вкус — от легкомысленных молескинов до настольных гроссбухов. Те, что в изобилии плодились корпоративной культурой, ей не подходили: аляповатые, с обложками из кожзаменителя, с большими логотипами (конечно, не тех пошлых советских экспортных организаций — но таких же ужасных) — всё это никуда не годилось.
Большинство её подруг давно не пользовалось ежедневниками из кожи и бумаги — они стучали пальчиками по экранам. Наталья Александровна была верна своей традиции — только бумага, и обязательно высшего качества.
Ежедневник выбирался тщательно. В магазине она даже нюхала их, и в ноздри проникал особый аромат чистой бумаги. Чистая бумага — это было что-то непередаваемое, как запах крахмального передника на школьной форме, как запах только что застеленного белья в гостиничном номере во время первой поездки заграницу, это был запах бумажной невинности, что ждёт первого прикосновения ручки, обязательно перьевой. Никакой пошлости ни на единой странице не должно было быть, только скромные линейки и дата. Пришли иные времена и теперь можно было бы позволить себе и электронную записную книжку, но как же этот ни с чем не сравнимый запах дорогой бумаги? А уж как пахли переплёты из настоящей кожи…
Итак, она очень тщательно относилась к этой покупке. Подруги считали всё это лёгкой степенью безумства, фиксацией на фетише — и тут же произносили много слов, явно только что прочитанных в модных журналах.
Наконец, Наталья Александровна пошла покупать очередной ежедневник.
Однако, впервые за несколько лет, её ждало разочарование — ничего достойного не было. Лежали перед ней на прилавках какие-то экзотические книги из тибетской бумаги кустарного производства — с рваными краями. Бросался в глаза своим поросячьим цветом толстый дневник с замочком — для девочек того возраста, когда они ещё пишут. Мёртвым грузом на полках покоились унылые канцелярские расписания в липких обложках, предназначенные не начальникам, а их секретаршам.
Наступал год бабочки, и они были повсюду — и она, в разных видах, лезла в глаза, хлопала крылышками. Новогодние подарки казались приколоты к бабочкам, а не наоборот.
Теснились тиснения (неловкий каламбур), рассказывающие о несчастной возлюбленной Зевса Ио, чьи коровьи слёзы утирала бабочка, и роились на обложках портреты знаменитого литератора из Монтрё с сачком в руках. Последнее было, видимо, данью тщеславию графоманов.
Много что закрутилось под Новый год вокруг одного из тридцати четырёх отрядов класса насекомых типа членистоногих царства животных.
Наталья Александровна была деловая женщина, у которой была своя секретарша.
Вернее, эта пунктуальная старуха была её заместительницей в магазине.
Чайный магазин достался Наталье Александровне от
Непонятно, зачем он был нужен. Хозяйка не появлялась там неделями, а то и месяцами, но
Заместительница ведала товаром и двумя продавщицами, но особого дохода магазин не приносил, впрочем, в эти дела Наталья Александровна не вдавалась.
Из всех бланков она заполняла только ежедневники.
Поэтому выбор ежедневника нельзя было доверять никому. Ежедневник — как любовник, он даже ещё интимнее, и прикасаются к нему чаще, чем к иному любовнику.
Потеряв надежду, она пошла по праздничному рынку, роясь уже в пёстрой продукции без роду и племени. Наконец, она дошла до совершенно мусорной лавки, канцелярского секонд-хенда, полной ручек с логотипами разорившихся компаний и письменных приборов в стиле первого секретаря обкома — с встроенными часами величиной в будильник.