Читаем Календарные обряды и обычаи в странах зарубежной Европы. Зимние праздники. XIX - начало XX в. полностью

В Мирдите устраивали нечто вроде факельного шествия: и стар и млад выходили из дома с горящими головнями из смолистой сосны в руках Каждая семья шествовала за своим старейшиной («глава дома», «хозяин дома»), который брал две головни от бузми. Они обходили хлева и загоны для скота, поля, сады и огороды. Когда входили в загон для овец, все присутствующие подражали овечьему блеянию, а глава семьи тер горящие головни друг о друга, так что разлетались искры, и приговаривал: «Сколько искр рассыпается от меня, столько же ягнят хочу от тебя» (Sa shkëndija të dalin prej meje, aq dhiz dua prej teje). To же повторялось в стойлах других животных — коров, коз и др.: подражание их голосу и рассыпание искр с пожеланиями приплода. Точно так же обходили поля, фруктовые сады, рассыпая искры и произнося пожелания относительно хорошего урожая.

В Дукагьини обряд, близкий к описанному, совершали на второй день праздника. Все домочадцы выходили из дома: глава семьи нес топор, остальные — золу от бузми и солому, которую накануне стелили под пиршественный стол. Подойдя к фруктовому дереву, хозяин дома спрашивал: «Ты дашь фрукты в этом году? или я тебя срублю!», дети отвечали «голосом дерева»: «Не руби меня, я не оставлю тебя без ничего!».[842] Под дерево клали немного золы и пучок соломы и подходили к следующему дереву с тем же вопросом.

Таким образом, рациональное действие — удобрение земли золою, окутывание стволов деревьев соломой в холодную пору года — превратилось в символическое действо. Древний обычай — окуривать скот дымом (может быть, тоже имевший рациональное начало) — забылся и стал осмысляться как магическое действие: много искр — много молодняка.

В рождественское утро после обхода полей в Дукагьини несколько соседских семейств устраивали общую трапезу на току (ток обычно бывал в коллективном пользовании всего села или квартала, если село очень разбросано по горным склонам). Здесь ели хлеб, сыр и капусту. Закончив еду, разбрасывали по току оставшийся пепел от бузми и солому от вчерашнего стола и возвращались домой.

В этот день ходили в гости друг к другу. Угощение обычно состояло из капусты, — в некоторых местах этот день так и называют «праздник капусты» (festa е laknorve), — водки и закуски. Традиционные пожелания: чтобы вся семья была здорова, чтобы имели достаток, домашний скот и прочую живность, молочные продукты и хлеб.[843]

Если день св. Николая — это праздник, имевший отзвуки отношений в родовом коллективе, то рождество носило скорее семейный характер и преследовало ясную цель — привлечь добро и достаток в дом. Коллективное пиршество на току вновь возвращало обрядности коллективистское начало.

Рождество в городах праздновалось в соответствии с церковной традицией. Горожане-католики сооружали у себя дома макет рождественских ясель (обычно этим занимались дети). Было принято для рождественской трапезы жарить индюка. Обычая украшать елку не было (как и на всем европейском юге).

После дня середины зимы крестьяне принимались за подготовку к весенним работам: пастухи следили за окотом овец и готовились выпускать скот из зимних загонов, земледельцы чинили инвентарь и приступали к подрезке и прививке фруктовых деревьев.[844]

Празднование Нового года (Viti i Ri) носило в современной Албании несколько официальный, публичный характер. По древнейшему народному календарю, как мы знаем, год начинался 23 апреля. Согласно мусульманской религии новый год начинается в месяце мухарреме — первом лунном месяце. Однако среди албанских мусульман, так же как и среди турок, еще в I половине XIX в. очень живо сохранялась память о наурузе, — 9 (22) марта, — как начале года, точнее — начале весны.

Празднование Нового года 1 января — это городская манера. Знали ее и в местностях, где была сильна православная церковь и где этот день, как и в Греции, посвящали св. Василию. Почитание святого переплеталось с представлениями народа о том, что момент наступления Нового года влияет на всю жизнь в наступающем году. Поэтому в новогодье надлежало есть сладкую пищу, обмениваться добрыми пожеланиями и т. п. Православные жители долины р. Девол (Южная Албания) в сочельник Нового года выпекали из пшеничной муки специальный каравай (пирог, лепешку), арушке

— «arushkë» (медведица). Прежде чем сесть за праздничный стол, каравай на несколько минут выносили из дома, «чтобы его ела медведица». Затем ритуальный каравай ломали на части и раздавали присутствующим.[845]

В Новый год было принято гадать о грядущей судьбе. Во многих местностях пекли специальный пирог бюрек (byrek, kulaçe), в который запекали монету. Тот, кому на семейной новогодней трапезе доставался кусок бюрека с монетой, считался счастливым, полагали, что в наступающем году его ждет удача. Постепенно эти приемы гадания приняли чисто игровой характер, особенно в городах.[846]

Перейти на страницу:

Похожие книги

«Особый путь»: от идеологии к методу [Сборник]
«Особый путь»: от идеологии к методу [Сборник]

Представление об «особом пути» может быть отнесено к одному из «вечных» и одновременно чисто «русских» сценариев национальной идентификации. В этом сборнике мы хотели бы развеять эту иллюзию, указав на относительно недавний генезис и интеллектуальную траекторию идиомы Sonderweg. Впервые публикуемые на русском языке тексты ведущих немецких и английских историков, изучавших историю довоенной Германии в перспективе нацистской катастрофы, открывают новые возможности продуктивного использования метафоры «особого пути» — в качестве основы для современной историографической методологии. Сравнительный метод помогает идентифицировать особость и общность каждого из сопоставляемых объектов и тем самым устраняет телеологизм макронарратива. Мы предлагаем читателям целый набор исторических кейсов и теоретических полемик — от идеи спасения в средневековой Руси до «особости» в современной политической культуре, от споров вокруг нацистской катастрофы до критики историографии «особого пути» в 1980‐е годы. Рефлексия над концепцией «особости» в Германии, России, Великобритании, США, Швейцарии и Румынии позволяет по-новому определить проблематику травматического рождения модерности.

Барбара Штольберг-Рилингер , Вера Сергеевна Дубина , Виктор Маркович Живов , Михаил Брониславович Велижев , Тимур Михайлович Атнашев

Культурология