Календарные обычаи и обряды народов Юго-Восточной Азии. Годовой цикл

В праздновании Рождества на Филиппинах существуют и другие примечательные особенности, и главная из них та, что ни один другой праздник не длится столь долго по времени, как Рождество. Официально с 16 декабря по 6 января продолжается рождественский марафон фестивалей, в который незаметно вливаются Праздники урожая и Новый год [Лауринчюкас, 1981, с. 26]. На самом же деле празднества в декабре-январе длятся еще дольше и представляют собой целый комплекс важных в религиозном, политическом и психологическом отношении торжеств, которые начинаются еще в первых числах декабря и заканчиваются где-то в начале февраля.

Для того чтобы представить себе истоки, эволюцию и общую картину рождественского праздника, полезно обратиться к его описанию в конце XIX в., оставленному нам в широко известном романе Хосе Рисаля «Флибустьеры». Сначала от лица персонажа романа автор повествует о торжественном шествии, впереди которого несли статую на носилках. «Видать, то был великий святой, — восклицает писатель. — Статуя изображала старца с длиннющей бородой, он сидел у могильной ямы под деревом, на котором красовались чучела разных птиц, калан[4] с горшком, ступка и каликут[5] для растирания буйо[6] составляли всю его утварь; скульптор словно хотел объяснить этим, что старец жил на краю могилы и там же варил себе пищу. Это был Мафусаил[7], как его представляют филиппинские мастера… За маститым старцем следовали три волхва[8] на резвых коньках, норовивших взвиться на дыбы; конь негра Мельхиора, казалось, вот-вот растопчет двух других коней» [Рисаль, 1965, с. 58].

Уже в облике этих первых фигур шествия мы видим очевидную тенденцию к «филиппинизации» персонажей христианской традиции. Не только аксессуары, но и обличье этих персонажей — сугубо тагальские, а тагалы, надо полагать, вносили свое понимание в само существо праздника.

Далее Рисаль пишет: «За волхвами шли парами мальчики, насупленные, невеселые, словно их гнали насильно. Одни несли смоляные факелы, другие — свечи или бумажные фонарики на тростниковых прутьях; слова молитвы они не говорили, а выкрикивали с каким-то ожесточением. Дальше на скромных носилках несли святого Иосифа с покорным, грустным лицом и посохом, увитым лилиями; по обе стороны носилок шагали два гражданских гвардейца, словно конвоиры при арестованном… За святым Иосифом шли со свечами девочки в платочках, завязанных под подбородком; они тоже читали молитвы, но, пожалуй, не так сердито, как мальчики. В середине процессии несколько мальчишек волокли больших кроликов из плотной бумаги… Внутри кроликов горели красные свечки. Дети приносили эти игрушки, чтоб повеселей отпраздновать Рождество Христово. Толстенькие, круглые, как шарики, зверьки то и дело подпрыгивали на радостях, теряли равновесие, опрокидывались и вспыхивали; малыш-хозяин пытался потушить пожар, дул изо всех сил, ударами сбивал пламя и, видя, что от кроликов остались одни обгоревшие клочья, заливался слезами…» [Рисаль, 1965, с. 59]. И в этой части шествия много характерных деталей явно некатолического происхождения.

«Замыкала процессию пресвятая дева, одетая Божественной Пастушкой, в широкополой пилигримской шляпе с пышными перьями — в память о путешествии в Иерусалим[9]. Для наглядности священник приказал сделать пресвятой деве чуть полной талию, засунув под юбку тряпье и вату, чтобы никто не мог усомниться в ее положении. Статуя была прелестная, но и ее лицо было печально — таковы обычно статуи филиппинских резчиков, — а румянец на щечках, казалось, проступал от смущения, точно дева стыдилась того, что сделал с нею преподобный отец. Перед носилками шли певчие, позади — музыканты и вездесущие гражданские гвардейцы…» [Рисаль, 1965, с. 60].

Во время Рождества, отмечал далее Х. Рисаль, было принято украшать дома бумажными фонариками всех форм и цветов, хвостатыми звездами, которые раскачивались на обручах, и, что особенно характерно, рыбками, у которых в туловище горел огонек, а головы и хвосты шевелились. Во всех этих праздничных декорациях совершенно явственно прослеживаются местные, китайские, а может быть, и японские влияния, далекие от католицизма.

На Рождество каждый должен был одарить своих близких, даже если подарок будет носить чисто символический характер: сладости, фрукты, стакан воды или «любой иной пустячок» [Рисаль, 1965, с. 83–84]. Взрослые стремились отметить этот самый большой и самый популярный праздник в году максимальным весельем. Они навещали родителей и других родственников, поздравляли их с Рождеством; став на одно колено, подносили подарки.