- Они просто ничего не знали в тот день, когда мы к ним приехали. Не считал нужным ставить их в известность. Я ошибся. Осознаю. И мы за это оба поплатились двумя неделями жизни друг без друга!
Вижу, как Калерия начинает переминаться с ноги на ногу, словно на старте. Как будто ей невтерпеж. Потом не выдерживает и с громкими рыданиями несется ко мне. Объятия раскрываю и жду, когда мой тасманский дьяволенок ко мне в руки попадет. Как подорожник ее к груди прикладываю, чтобы болеть перестало.
- Прости меня, Антошенька, - завывает моя сирена, судорожно прижимаясь мокрым лицом к моей шее.
- Антошенька? Больше не Давид? - на юмор перевожу, так как у самого за грудиной щемит, вздохнуть не могу.
- Ты вообще на него не похож, - ревет Лера. - Разве что, такой же большой и…и...
- Твердый? - подсказываю малышке, а сам руками изгибы любимые оглаживаю и чувствую, как оживаю.
- Я ведь вернуться хотела к тебе. Побежала и контролеру нос разбила. Случайно. Они меня совсем не поняли и в самолет запихнули, чтобы я к своему Давиду летела, - тараторит Лера, а я не знаю что делать: то ли злиться, то ли смеяться.
- Больше никакого алкоголя! - строго выговариваю и по заднице для убедительности хлопаю, чтобы точно запомнила.
- Хорошо, как скажешь, - выдыхает Лера и на каждый мой шлепок громко выдыхает, - Ой. Ах. Ох. Мм-м.
Для меня звуки эти музыке подобны. В душе счастье распускается и изнутри заливать начинает. Оживаю!
- И если ты еще раз меня не послушаешь или сбежишь - на колени свои ее роняю, подол задираю и по круглой неприкрытой заднице припечатываю, - тебе ночь после Дня рождения легкой разминкой покажется. Затрахаю — ходить больше не сможешь.
И еще раз для убедительности шлепаю, чтобы наверняка поняла.
- Поняла я, Антошенька. Больше ни-ни, - пыхтит Лера и по ноге меня ласково наглаживает, чтобы успокоить.
Только вряд ли я сейчас успокоюсь, пока она, такая желанная, с голой попой передо мной лежит. Руками кружево по ногам стаскиваю и без объявления наступательных действий палец в нее ввожу. Лера судорожно выдыхает, в спине прогибается и, повернув голову, в глаза мне заглядывает. А я урчу от удовольствия, будто кот, и влагу по складочкам размазываю. Потекла моя девочка от воспитательного процесса, а может, соскучилась просто. Поди разбери. Только я не теряюсь, поперек тела ее перехватываю и на кровать закидываю.
- Уф-ф, - выдыхает Лера и на подушки приземляется.
Лицо зареванное, волосы растрепались. Но нет никого ее прекрасней сейчас, так как для меня она соткана. Южным теплым солнцем, синевой Средиземного моря, добротой и своей дурацкой манерой цитировать. А еще нет ничего для меня слаще и желаннее запаха клубничного десерта и детской смеси, которым моя девочка вся пропитана.
Лямки сарафана по плечам спускаю, а Лера уже за края футболки моей тянет. Губами, а потом и зубами в грудь ее впиваюсь, языком кожу зализываю, все в себя вбираю. Звуки ее нежные и страстные. Движения пылкие и порывистые.
Лера ремень на моих брюках расстегивает и руку в них запускает, а я сдержаться не могу, сквозь зубы воздух медленно цежу.
- Не трогай меня сейчас, - стону ей в рот и руки ее за голову завожу. - Это ты тут на свиданки к своему Давиду бегала, а я две недели постился.
Шучу, конечно, а у нее опять глаза на мокром месте. Понимаю, что отвлечь надо, и все, что в голову приходит, так это член в нее затолкать одним махом. Задыхаемся оба. Лера в спине дугой выгибается и воздух ртом захватить пытается. Губами присасываемся, воздух между собой толкаем. Внутренняя зверюга во мне беснуется и плоти требует. Отпускаю на волю. Высвобождаю желания. Сарафан трещит и в сторону летит. Ноги девчонки на плечи себе закидываю и начинаю первобытный одичалый трах.
Без жалости, без нежности, без раздумий. Животный, необузданный, крышесносящий. Мне утолить свою жажду жизненно необходимо. Заклеймить собой. Пометить. Вбиваю член, как в последний раз. Лера подо мной стонет, кричит, царапается. Ее грудь от каждого моего толчка подпрыгивает, а мне на это хочется всю жизнь смотреть. Без перерыва на сон и еду. Только малышка моя вдруг выгибается, замирает на мгновение и, вцепившись руками в подголовник кровати, начинает бурно кончать. Леру трясет, словно к ней двести двадцать вольт подключили. Она так член мой своим лоном зажимает, что кажется мне, с него кожа вся сходит. Позвоночник волной экстаза простреливает, сам как зверюга спину выгибаю и, задрав голову к потолку, громко хриплю. Трясет мою малышку, и она до капли все из меня выжимает, ничего не оставляет.
Падаю на нее всем своим весом, руками загребаю и стискиваю что есть сил. Вот теперь она мной пахнет. Заклеймил. Запачкал собой. Можно выдохнуть.
Лежим минут пять, дышим громко. Лера опять сырость разводит, но я понимаю, что это лишь последствия после выпущенных эмоций. По спине тонкой тихонько глажу и даю выплеснуть все, что накопилось.
- Я такая дура, - ревет она, а мне смешно становится.
- Тут с тобой не поспоришь, - поддакиваю ей для успокоения.
- И ты дурак, - продолжает возмущенно всхлипывать она.
- Тут бы я поспорил, но не буду.
- Антон!