Калифорния на Амуре [litres]

Обычно прежде, чем добраться до золотоносного пласта, приходилось снимать верхний пласт земли – торф. Глубина торфов была разной, но чаще всего составляла что-то около полутора аршин. Под торфами располагался толстый слой песчаной глины, и уже под глиной находился золотоносный гравий, толщиной от одного до трех аршин.

Одиночки-старатели и артели на Желтуге пользовались так называемым «хищным» методом добычи золота, из-за чего их и самих звали хищниками. Этот метод, который иногда презрительно именовали ямным свинороем, делал россыпи непригодными для дальнейшей разработки. Там, где проходили хищники, добросовестному старателю делать было уже нечего, даже если золото там еще оставалось.

Отыскав золотоносный участок, хищники как можно скорее выбирали на нем все золото. При этом пустой породой они заваливали соседние участки россыпи, где золота еще оставалось очень много. В чем была причина такого подхода? Отчасти в общей дикости приискателей, отчасти – в желании хапнуть побольше и побыстрее, поскольку никто не знал, что будет завтра, когда, может быть, их всех погонят отсюда китайские власти. Из-за варварских этих методов повсюду на приисках бугрились холмы выбрасываемой земли и золотоносного песка, промытого кое-как, наспех.

Орты ничем не укреплялись специально: пока земля была мерзлой, стенки ям удерживались сами собой. Во время оттепели все это расплывалось, осыпалось и заливалось водой. Именно поэтому приискатели предпочитали работать зимой, чтобы не делать лишней работы, укрепляя золотоносные ямы.

Наиболее недоверчивые работали в одиночку, другие составляли артели. Артели обычно были небольшие, в несколько человек, доверявших друг другу, встречались среди них и семейные. Старатель мог выйти из артели, продав долю своим товарищам, однако принять в артель нового человека могли только с согласия всей артели. В лучшие времена число артелей в Желтуге близилось к восьмистам.

Загорский и Ганцзалин некоторое время бродили возле шурфов и присматривались к работе приискателей. Фассе им не соврал – работа здесь была очень тяжелой.

Добывали золотоносную породу и промывали ее вручную, с применением самых простых, даже примитивных орудий. Тут использовались кайло, лопата, ворот и бадья для подъема грунта из ямы, бутары для отделения крупных обломков почвы, лотки и ручные вашгерды для промывки золотоносных песков. Воду для промывки брали из ключей на левом берегу Желтуги или подавали ручными насосами. При этом и земляные работы, и перевозка пустой породы и золотоносных песков – все это производилось без всяких машинных ухищрений, вручную. Даже грунт чаще перевозили на людях, чем на лошадях – так было проще и дешевле.

Побродив возле шурфов, Загорский перекинулся парой слов с приискателями, после чего остановил выбор на куске земли, отстоявшем на некотором расстоянии от всех остальных.

– Это и будет наш участок, – заявил он.

Ганцзалин с величайшим подозрением осмотрел неказистую мерзлую землю и сварливо поинтересовался, почему Нестор Васильевич выбрал именно это место?

– Интуиция, – коротко отвечал Загорский.

Китаец заворчал, что дело слишком серьезное, чтобы довериться интуиции. А вдруг этот участок уже занят?

– Он не занят, – сказал Загорский, – я уточнил у здешних приискателей. К тому же к воде близко, легче будет золото мыть.

Однако Ганцзалин никак не успокаивался. Если участок не занят, это подозрительно. Скорее всего, свободен он потому, что нет там никакого золота. Того и гляди, останутся на бобах: у всех золото, а у них – кукиш с мякишем. Лучше бы пошли поискали себе жилье, жить в гостинице за десять рублей в день им совсем не улыбается, так они за неделю все денежки просвистят.

Надворный советник отвечал, что он и не собирается оставаться тут больше недели. А, впрочем, Ганцзалин прав, и он, Загорский, уже позаботился о ночлеге. Тут Нестор Васильевич сунул два пальца в рот и так залихватски свистнул, что у помощника заложило в ушах.

Тут же откуда-то со стороны реки словно из-под земли явился нечесаный приискатель лет, наверное шестидесяти или около того – в зипуне и с седой, словно вата, бородой. Правильнее было сказать, что он, точно, явился из-под земли, а именно – из какого-то шурфа, в котором то ли работал, то ли просто отсиживался, скрываясь от холодного зимнего ветра.

Бородач подошел поближе и остановился шагах в десяти от Загорского, видимо, робея подойти ближе.

– Что ты, Еремей, встал, как на похоронах? – сказал ему надворный советник. – Подходи, друг, не бойся.

– Салфет вашей милости, красота вашей чести! – кикиморой прокричал старичок, одним глазом кося на Загорского, а другим – на его помощника. – Подойти-то подойду, конечно, вот только боязно мне.

– Чего же ты боишься? – поднял брови Нестор Васильевич.

Еремей отвечал, что боится он желтомордого анчутки, который стоит возле его милости и только и ждет, как бы схватить бедного старичка да и сожрать со всем потрохами, не выключая отсюда печенок с селезенками.