Калифорния на Амуре

Лао Ку стоял на берегу реки и озирал ее берега, видно, прикидывая, сколько еще сегодня деревьев можно будет сплавить вниз по течению. Жэнь Умин подумал, какое странное у бригадира прозвище – Лао Ку. Ну, «Лао» – это понятно, это «старина» или даже «почтенный», так обычно обращаются в Китае к старшим или тем, кого больше ценит общество. Но «Ку», горечь? Кто себя так назовет, какой дурак пожелает себе горькой жизни? Вряд ли это было имя, которое дали ему при рождении родители, и уж подавно вряд ли он сам выбрал себе такое прозвище. Может, его дали ему приятели из-за отвратительного характера… Как бы там ни было, сейчас бригадир познает всю горечь бытия и по грехам своим попадет в один из десяти кругов китайского ада, чтобы потом переродиться вонючим навозным жуком – опять же, соответственно заслугам в прошлой жизни.

Лао Ку стоял очень удобно, чтобы с маху полоснуть его по шее, но Жэнь Умин не стал нападать на беззащитного со спины.

– Защищайся, – закричал он и, словно ястреб налетает на утку, налетел на бригадира.

Тот обернулся на крик, попятился назад.

– Защищайся! – снова крикнул Жэнь Умин и краешком своего широкого ножа очень ловко полоснул врага по глазу.

Лао Ку завизжал, как резаный поросенок, схватился за лицо и повалился ничком на землю. И хотя Жэнь Умин не видел сейчас, что происходит с его лицом, он знал, что вспоротый острейшим ножом белый, как яичный белок, глаз бригадира смешался с кровью и медленно и вязко вытекает ему в ладонь. Вот так-то, Лао Ку, теперь ты узнаешь, что такое ходить без глаза!

За его спиной отчаянно заголосил Лю Гомэй. Жэнь Умин повернулся на крик и увидел, что кроме Лю из леса вышли еще несколько лесорубов. Все они молча и с открытыми от удивления ртами пялились сейчас на него. Лю Гомэй что-то кричал и подпрыгивал на месте, не решаясь подойти поближе – Жэнь Умин никак не мог разобрать слов, наверное, потому что Лао Ку, хоть и перестал уже визжать поросенком, теперь глухо выл и царапал левой рукой землю, правой пытаясь втолкнуть обратно в глазницу вязкий бело-красный студень, в который обратился его глаз.

«Пора заканчивать это представление», – неожиданно спокойно подумал Жэнь Умин.

Он снова повернулся к Лао Ку, который уже даже не выл теперь, а только жалобно поскуливал. Жэнь Умин удивился, как удобно лежит бригадир: сейчас даже воротник не прикрывал его голую и худую шею. Вероятно, это милосердная Гуаньинь решила ему помочь и избавить от лишних страданий.

Жэнь Умин поднял свой большой острый нож и, как какой-нибудь Лю Бэй[16], с маху, могучим ударом отрубил бригадиру никчемный его котелок. Отрубленная голова покатилась в сторону реки, из шеи густой красной пылью брызнул фонтан крови, обезглавленное тело задергалось в судороге, впиваясь пальцами в землю…

Жэнь Умин повернулся к лесорубам. Лю Гомэй сел на землю, закрыл глаза руками и качался в тоске взад и вперед, как будто это его самого сейчас убили, а не бригадира Лао Ку. Остальные лесорубы все так же молча глядели на Жэнь Умина, в глазах их жила пустота.

Тот почувствовал, что настал особенный момент и нельзя просто так уйти, ничего не сказав. Думал он недолго, не больше нескольких секунд. Потом поднял нож острием к небу и грозным голосом возгласил:

– Возмездие! – и спустя несколько мгновений добавил еще более грозно. – Справедливость!

Потом обтер нож об одежду мертвеца, который уже лежал на земле, не двигаясь, и пошел прочь, в глубину леса. Никто из лесорубов даже не подумал его останавливать.

Так он и шел, углубляясь все дальше и дальше в чащу, пока не наткнулся на логово хунхузов. На самом деле, конечно, это было не так просто и не так случайно, и хунхузов он искал, понимая, что нет ему теперь места среди добропорядочных сынов Поднебесной. Поначалу его, конечно, приняли за полицейского шпиона и решили для простоты вздернуть на дереве, чтобы не мозолил лишний раз глаза. Но Жэнь Умин упал, катался по земле, как бешеный и кричал, что его нельзя убивать.

– Всех можно, а тебя нельзя? – прищурился на него главный хунхуз, несколько обескураженный его криками. – Почему?

Жэнь Умин, не вставая с земли, отвечал, что у него остался в деревне приятель, который знает, куда и зачем он пошел. И если его убьют, об этом узнают все, и простой народ больше не будет верить хунхузам. Может, именно эта выдумка спасла Жэнь Умина, может, то, что он показал свой нож, на котором еще оставались следы бригадировой крови, но его решили не трогать.

Больше того, хунхузы оставили его на испытательный срок – самым младшим братом, таким, которому даже оружия не положено. Здесь, в разбойничьей шайке, он поменял свое родовое имя на новое – Жэнь Умин. Прозвище это значило «Человек без имени», так захотел он сам. Он решил забыть свое мирное прошлое, забыть даже имя свое, отныне он – лихой разбойник, а, значит, никому нет дела, как его зовут в действительности. Новое прозвище пришлось разбойникам по душе, теперь его все так звали, или даже еще проще – Умин, то есть Безымянный.