Калифорнийская славянка

— Что?! — воскликнул Муньос. — Как это нет!

Капитан мигом выскочил из кабинета на крыльцо комендантского дома. Увиденное им зрелище заставило Муньоса нахмуриться и молча наблюдать, как солдатам, пришедшим с плантаций, караульные развязывали руки. Лейтенанта Лопеса и вправду среди солдат не было. Лишь его помощник, сержант Альварес, увидев коменданта, направился к нему.

— Что произошло, Альварес?

— На нас напали индейцы из засады.

— Индейцы? Какие?

— Да… Во главе с той самой белой девкой из племени макома, куда мы в прошлый раз ходили на охоту за ними.

— А где сам Лопес? Он жив?

— Был жив, сеньор. Макома взяли его и вакера в плен. А эта девка — их вождь.

— Белая женщина — вождь индейцев, — продолжал удивляться Муньос. — Такого что-то не припомню.

— Но это так, сеньор. Я сам слышал, как она говорила о том. Они освободили всех работников, забрали оружие и верховую лошадь лейтенанта Лопеса.

— И никого из вас индейцы не убили?

— Нет, сеньор. Эта девка запретила.

— Довольно странное поведение. Обычно они убивают наших столько, сколько отправили на тот совет из них мы. А в прошлый раз мы убили несколько диких.

— У нас потери были тоже, — напомнил сержант.

— Да, но это ничего не объясняет. Надо немедленно что-то предпринять… Надо послать отряд солдат и освободить Лопеса.

— Этого не нужно делать, сеньор капитан.

— Как так? — удивился Муньос. — Почему?

— Эта девка сказала нам, что если мы попытаемся искать их и освободить Лопеса, то мы никогда его не увидим.

— Вот как! Она уже диктует нам условия. Почему?

— Мне кажется, сеньор капитан, что она просто допросит лейтенанта, а потом отпустит, как отпустила нас.

— Возможно, — вынужден был согласиться Муньос. — Что же нам делать?

— Надо подождать, сеньор капитан.

— Хорошо. Будем ждать, но если Лопес утром не явится, то я пошлю разведчиков к макома и свяжусь с вождями племён, которые враждуют с ними. А вы будьте готовы к этому.

— Слушаюсь, сеньор капитан, — ответил сержант Альварес, и можно было не сомневаться в его готовности служить Испании и коменданту Муньосу.

Глава одиннадцатая

Дорогу от Тотьмы до Устюга Великого длиною в двести с лишним вёрст Иван Кусков одолел за неделю. А по зимнему бы пути на санях, да ежели ещё на перекладных с подорожной, то в три или четыре дня можно было управиться.

Но не было у него ни подорожной грамоты, ни лошадей своих, а был он просто вольным человеком с походной котомкой за плечами, в которой нёс только самое необходимое по вся дни в дороге.

Сговорился Иван идти в Устюг с давним своим знакомцем Евдокимом Токаревым — приказчиком Тотемского купца Тимофея Кузьмина, который вёз на Прокопьевскую ярмарку целую подводу кожевенного товару.

С ним и держался Иван все эти дни дороги.

Ехали они не одни, а целым обозом. Везли тотьмичи на ярмарку товар разный: верёвки бечевые для тяги по воде речных судов, толстые якорные канаты, вожжи, дратву, пряжу. Иные загрузили свои телеги мешками с шерстью, хмелем, солью и прочим ходовым на ярмарке товаром.

Через Камчуг и Брусенец, через Бобровский ям, что в ста верстах от Устюга, где Сухона течёт меж высоких, как горы, берегов, через дремучие леса и ясные поляны, солнечным июльским утром пришёл в Великий Устюг тотемский обоз к самому началу ярмарки, когда торговые гости из ближних и дальних губерний всё ещё съезжались в город, являли в таможне свой товар, платили за него пошлину, а также деньги за лавку или торговое место в своём ряду, в каком их товару быть положено.

Тотьмичи тоже встали в очередь к таможенникам явить свой товар, а Иван Кусков, попрощавшись с Евдокимом и его товарищами, пошёл, как наказывал ему отец Галактион, искать его сродника в здешний Успенский храм на Соборном дворище.

Иван нынче в Устюге не в первый раз. Когда-то, будучи ещё в отрочестве он приезжал, вернее, приплывал сюда по Сухоне с отцом своим да старшим братом Митяем на их малом судёнышке-дощанике с каким-то мелочным товаром.

От той поездки остались в памяти яркие картины речной глади в разное время дня среди покрытых густым лесом берегов и незабываемое и теперь зрелище высоченных Опок — места, где Сухона несёт свои воды как бы в глубоком горном ущельи.

Да и город Устюг поразил его тогда величиной и многолюдием, своей набережной со множеством церквей и домов на ней, речных судов возле её причалов. На целых три версты растянулась та городская набережная и все, кто приплывал к Устюгу рекою, дивились необычной и дивной красотой, какая являлась перед их глазами. Одних храмов, говорят, в городе было более тридцати.

Видно совсем не зря, а от чувства любви ещё в стародавние времена сложили устюжане про свой город то ли песню, то ли приговорку: