Калигула

— Потому что они его не знают, и он постоянно подкупает офицеров денежными премиями. Тебе он тоже хорошо платит, это мне понятно, но как он с тобой обращается: унижает тебя перед твоими подчиненными, использует преторианцев как палачей и сборщиков налогов. Прости мне мою прямоту, но люди о вас не лучшего мнения.

— Да я все знаю! Думаешь, мне это нравится? Но что я должен делать? Угрожая мечом, заставить императора начать лучшую жизнь или убить его?

— Да, — тихо произнес Сабин, — это было бы лучшим решением.

Херея постучал пальцем по лбу.

— С ума сошел! Придумай-ка что-нибудь получше.

Сабин решил сменить тему разговора, но семя было брошено, и он надеялся, что однажды оно прорастет.

Совет должен был состояться в доме легата, который император ранним утром окружил тремя рядами охранников.

Гетулика и Лепида доставили под надзором в зал для совещаний. Он был небольшим, и приглашенные трибуны и примипилы — центурионы высшего ранга — сидели тесно друг к другу на складных стульях. Впереди было сооружено что-то наподобие сцены, на которой стояли кресло и два простых стула. Гетулика и Лепида проводили в первый ряд, причем места их находились далеко друг от друга. Оба чувствовали опасность и беспомощность положения. Но Эмилия Лепида все же не покидала надежда, что они отделаются обвинениями и упреками, ведь доказательств не было — не должно было быть!

Император заставил себя долго ждать. Прежде чем он появился, оба стула на сцене заняли Доминиций Корбулон, консул этого года, сводный брат Цезонии, и Сульпиций Гальба, бывший консул и наместник, образец лояльного и неподкупного служащего.

Потом перед собравшимися предстал и Калигула, одетый полководцем: в броне, красных сапогах и пурпурном плаще, прикрывавшем толстое обрюзгшее тело. Все поднялись в приветствии. Император лениво отмахнулся и опустился на импровизированный трон. За ним, как обычно, высилась охрана германцев, у каждого из которых правая рука с готовностью обхватывала рукоятку меча.

По знаку Калигулы со своего места поднялся консул Корбулон и прокричал в зал:

— Прежде чем мы займемся обсуждением положения, нам следует разоблачить двух предателей, которые находятся среди нас. Если у них хватит мужества добровольно признаться, то я предлагаю им выйти вперед.

Зал погрузился в мертвую тишину, не слышно было и шороха, все смотрели прямо на императора. Тот ухмыльнулся и произнес:

— Не трудись, консул, оба слишком трусливы.

Он указал рукой в первый ряд.

— Тут сидят они и трясутся за свою жизнь! Эмилий Лепид и Лентулий Гетулик, встаньте! Выйдите на два шага вперед, чтобы каждый мог полюбоваться на предателей.

Он махнул преторианцам.

— В цепи их! — император поднялся. — Вам, почтенным офицерам моей армии, я обязан объяснением, ведь предатель Гетулик до сегодняшнего дня был легатом легионов Верхней Германии, которых я не без причины перебросил в другое место. Потому что, к сожалению, они поддерживали потерявших честь и достоинство предателей, надеялись вместе с Гетуликом устранить меня, чтобы поднять на престол другого предателя — Эмилия Лепида. Верно я говорю, Лепид? Или это пустое подозрение, которому нет доказательств?

Лепид молчал, опустив голову. Император зло рассмеялся.

— Отсутствие ответа — тоже ответ! Кто из вас думает, что заговор этих изменников раскрыт только сейчас, может успокоиться. За обоими я наблюдал уже в Риме, и у меня есть ряд писем, которые ясно и убедительно говорят об их виновности. Это письма Гетулика Лепиду и от Лепида к Агриппине, моей сестре, которая — как и Ливилла — замешана в позорном предательстве. Агриппина была любовницей Лепида и надеялась рядом с ним стать императрицей. Но мы не станем осуждать этих людей, прежде чем тяжесть их предательства не станет очевидной каждому из вас. Поэтому сейчас я зачитаю отрывки из тайной корреспонденции предателей и изменников.

Калигула протянул руку к лежащим перед ним свиткам и выбрал один из них.

— Итак, слушайте! Год назад, когда предатель навещал легионы Гетулика, он написал Агриппине: «Я тоже принялся восхвалять Тиберия и описал ему пару „шуток“ нашего Сапожка. Генерал был настолько возмущен, что подскочил и взревел: „Почему никто не подойдет к чудовищу и не воткнет ему в грудь кинжал? Неужели в Риме не осталось мужчин?“»

Калигула сделал паузу, с удовлетворением слушая возмущенный ропот собравшихся. Движением руки император потребовал тишины.