Калигула

Он любил строить. Вся страна при нем строилась, преображалась. «Сооружая виллы и загородные дома, он забывал про всякий здравый смысл, стараясь лишь о том, чтобы построить то, что казалось невозможным. И оттого поднимались плотины в глубоком и бурном море, в кремневых утесах прорубались проходы, долины насыпями возвышались до гор, и горы, перекопанные, сравнивались с землей — и все это с невероятной быстротой».[275]Калигула завершил строительство храма Августа, начатое Тиберием. Вообще все то, что Тиберием было оставлено недостроенным, Гай достроил. И это касалось не только Рима. В Сиракузах Калигула начал ремонт городских стен и отстраивал дворец Богов. При нем разработали план полной перестройки дворца Поликрата на Самосе, при нем завершилось бесконечно затянувшееся строительство храма Аполлона в Эфесе. Еще Калигула задумался об основании города в Альпах и мечтал прорыть канал через Грецию, соединив Эгейское и Ионическое моря.

В год своего третьего консульства[276] им была начата постройка длинной цепи лимеса[277] в Нижней Германии. Он был истинным римлянином и сыном своего великого отца, что бы о нем не говорили. Лимес — это и дорога, идущая вдоль укрепленной линии, с ответвлениями внутрь провинций в целях обеспечения обороны в глубину. Это войска, осуществляющие надзор над населением и защищающие его от проникновений врага извне. Это сеть укреплений и укрепленных лагерей, где стоят войска, а также сигнальные башни. А сигнальные башни — это вовремя поступившие новости. Это знание, самое дорогое порой, много дороже денег…

А германский поход Калигулы, что был продолжением дела отца? За год до начала строительства лимеса были созданы два новых легиона, XV Primigenia и XXII Primigenia, в конницу были добавлены союзные батавы[278], и уже осенью Калигула с двумя легионами пересек Альпы и достиг среднего Рейна, где были начаты военные действия. Зимой был построен форт, получивший название Преторий Агриппины[279]. На Нижнем Рейне был построен новый форт, Лауриум, который Калигула использовал для похода против хавков[280]. Во время этого похода Публий Габиний Секунд, легат Внутренней Германии, смог отвоевать орла одного из легионов, разгромленных в Тевтобургском лесу. Калигула мог считать это личной победой, и он был бы счастлив, вне всякого сомнения, если бы не одно «но». Историки утверждают, что быстротечная кампания на восточном берегу Рейна привела к патовой ситуации, ничего не решив в отношениях Рима и варваров. Наверно, это так, историкам виднее. Только нельзя не вспомнить, что кампания эта «увенчалась» заговором Гетулика и Лепида, заговор был раскрыт и подавлен, мятежные легионы для ведения дальнейших боевых действий не годились, наверное, использовать их было бы опасно. Момент этот оказался вдвойне тяжел для Калигулы. В заговоре участвовали не просто близкие. Самые близкие и любимые им люди. И если Калигула не сумел в такой ситуации преломить ход борьбы с германцами, если не довершил начатое, то он мог бы сказать в свое оправдание: «хотел, но мне помешали».

Калигула строил флот. Военный и торговый, для перевозок всяческого рода. И здесь он был поистине совершенен.

По приказу Калигулы был привезен из Египта, из самого Гелиополя[281], чудовищно тяжелый обелиск[282]. Из розового гранита, с огромным шаром на вершине конуса. На поверхности обелиска не было иероглифов, как обычно, и не был сам конус гномоном[283] солнечных часов, как бывало. Самое место этой огромной колонне на арене цирка, какая огромная, красивая, видная мета! Участнику игр и состязаний колесниц в Риме иначе не думалось. Как и Калигуле, владевшему Египтом. Нехорошо, конечно, заниматься грабежом, только принцепс так думать не мог по определению. Нелепо подходить к иной ментальности с мерками нашего времени. Калигула был повелителем населенного мира, по крайней мере, того, который Риму был знаком. Он вез в Рим свое, принадлежавшее ему по праву! То статую Зевса Олимпийского[284] или Купидона Феспийского[285] из Греции, то обелиск из Египта. Он считал Рим лучшим городом мира, и все лучшее из окружающего мира должно было быть собрано в Риме…

Не в этом дело, в несовпадениях моральных принципов разных времен и народов. А в том, какой чудовищный вес пришлось поднять на корабль и везти! И что это был за корабль?

Только мачта из ели в четыре обхвата. Только противовес обелиску с шаром и четырьмя гранитовыми к нему же плитами в основании: сто двадцать тысяч модиев[286] чечевицы вместо песочного балласта. Длина корабля заняла большую часть левой стороны Остийского порта. Ничего замечательнее этого корабля, кажется, не было видано в море в те времена…

А вот нет, не все это! Было нечто лучшее в запасе у Калигулы-строителя и творца. Не сам он возводил и строил, конечно, но хозяином был требовательным, с запросами. И под эти запросы работала мысль работников, ему подчиненных.