Калигула

Лепид сделал шаг вперед, однако Калигула положил руку ему на плечо и жестом попросил его вернуться на скамью. Играм, подобным этой, я научусь гораздо позже, когда вырасту, стану сильнее и решительнее, а вот Калигула уже тогда был с ними знаком. Он тоже сел. В результате дети Германика и их друг удобно устроились на скамьях, пока незваный гость переминался с ноги на ногу, словно проситель. Вот так, незаметно и без усилий, Калигула обеспечил себе психологический перевес. Очень скоро он станет настоящим мастером в таких вещах.

– Говори, – велел он.

Взгляд Пакониана метнулся к колоннам по краю сада.

– Как ты думаешь, за нами не следят?

Калигула изогнул бровь:

– Полагаю, уши преторианцев всегда торчат где-нибудь неподалеку, но я готов признать, что сейчас их количество возросло примерно на две штуки.

Нельзя сказать, что намек был слишком тонким, но Пакониан его не уловил, только растерянно тряхнул головой и продолжил:

– Ты видел письма?

– Письма?

Пакониан бросил на стол два листа тончайшего пергамента, покрытых убористым текстом и заверенных подписями профессиональных копиистов.

– Только не заставляй меня читать все это, – утомленно вздохнул Калигула. – Перескажи суть.

– Ты знаешь сенатора Секста Вистилия?

– Думаю, да, – пожал плечами Калигула. – Это старик с одним непослушным глазом? С волосами как пух перезревшего одуванчика?

Пакониан нахмурился, так как не одобрял шутки над влиятельными пожилыми патрициями, но все-таки, поджав губы, кивнул:

– Да, скорее всего, это тот самый Вистилий.

– И что с ним?

– Он обвиняет тебя в дурном поведении. Обвиняет публично, в этих письмах, с которых сняли копии и распространили по всему городу.

– Это не письма, а гнусные памфлеты. Что за проступок на этот раз я якобы совершил? Продал Вистилию хромую лошадь? Или сбежал с его женой? Такие сплетни обо мне ходят – во всяком случае, те, которые добрались до меня.

Даже Пакониану было неловко от того, что́ ему пришлось сказать:

– Нет… Гай, сенатор обвиняет тебя в том, что ты силой принудил его к сексуальной связи!

Сначала мой брат молчал, только на его лице отразились одна за другой дюжина разнообразных эмоций, и наконец он разразился долгим смехом.

– К сексуальной связи? – повторял он, откинувшись на скамье. – Кого – его?

– Гай, это серьезное обвинение.

– Это смехотворное обвинение! Я не раз слышал, что меня подозревают в склонности к мужчинам. На самом деле нет ничего более далекого от правды, хотя среди известных мне достойных людей есть мужчины, предпочитающие интимное общество других мужчин. Но даже если бы я действительно охотился за представителями своего пола, то – уж будь уверен – ни за что не проявил бы интереса к этому слабоумному старику с ленивым глазом и пухом на голове! – Он снова хохотнул. – Ба! Только полный идиот поверит в эту чушь, согласен?

Долговязый посетитель, по-прежнему стоящий перед нами, направил на Калигулу строгий взгляд:

– Не отмахивайся от этих историй так легко! Они могут причинить тебе непоправимый вред.

Калигулу охватил новый приступ смеха.

– Тебе-то вообще какое дело? – спросил он, немного успокоившись.

– Как друг семьи… – Пакониан сделал паузу, совершенно не замечая презрения, с которым Калигула воспринял его заверения в дружбе. – Как друг семьи, я считаю своим долгом предупредить тебя об опасности. И предложить свои услуги.

– Услуги?

– Вистилий утверждает, что акт насилия ты совершил в этом доме, во время одного из пиршеств на следующий день после матроналий, когда госпожа Антония праздновала приезд какого-то знатного египтянина по имени Горбач, по-моему. А я хорошо помню тот день и знаю, что тебя тут не было.

– Хорбаф, – поправил его Калигула. – И ты прав. В тот день я ушел из дому вместе с другом, так как этот друг и Хорбаф испытывают взаимную сильную неприязнь, и я решил избавить их от встречи.

– Гай, я готов выступить в суде и подтвердить твою невиновность как человек, который присутствовал в указанный день в указанном месте и был свидетелем всему происходящему.

Мой брат, кивнув, медленно поднялся. Он шел вперед, пока до Пакониана не остался всего лишь шаг, потом вытянул руки, положил их гостю на плечи, словно для дружеской поддержки, и склонил к нему голову. Заговорил он так тихо, что я с трудом разбирала слова:

– Пакониан, я лучше останусь вообще без защитников, чем положусь на твои свидетельства. Почему моя бабушка позволяет тебе переступать порог ее дома, до сих остается выше моего понимания, но прими к сведению, что сегодня ты сделал это в последний раз. Ни в этом доме, ни в других местах, где я буду находиться, тебя не ждут. Забери свое предложение о помощи и свою приторную улыбку и отнеси их обратно к Сеяну, чтобы сообщить о провале. Уверен, префект все поймет и простит тебя. Все знают, какой он любезный человек.

Растерянность на лице Пакониана сменилась злобой.

– Как ты смеешь…