Калигула или После нас хоть потоп

– Да, – неуверенно продолжал Гатерий, – слышал от раба Сервия о тайных собраниях некоторых сенаторов у Куриона…

– Каких сенаторов?

– Он не запомнил. Он только слышал…

Макрон вскочил:

– Слышал, слышал, а даже не знает что. Болтовня! Может, они собирались в кости поиграть, а игра в кости запрещена. Тебе же все заговоры мерещатся. Денежки понадобились, а, сенатор?

Гатерий был ошеломлен. Чего бы он ни дал, чтобы оказаться теперь в сотнях стадий[46] от этого грубияна. Он открыл было рот, но не успел произнести ни звука. Макрон бушевал и топал ногами по мраморному полу:

– Хватит с меня твоих доносов, милейший. У любого слова есть лицо и изнанка. А изнанка твоих слов так и прет наружу. Мало тебе, что ли?

– Иначе ты принимал меня прежде, Макрон, – оскорбленно выпрямился толстяк: дышал он хрипло. – Закон об оскорблении величества…

– Ладно, – быстро сказал Макрон, поняв, что зашел слишком далеко. – Ты сам видел что-нибудь? Слышал?

Гатерий начал:

– Во время собрания сената, когда ты увенчал сына Куриона, я видел, как Сервий Курион хмуро слушал императорские похвалы твоей особе, которые содержались в письме…

А, вот ты куда! Чтобы я оскорбился. Нет, не выйдет. И Макрон насмешливо сказал:

– Откуда ты знаешь? Может, у него тогда живот болел. Твой вольноотпущенник от кого-то что-то слышал, тебе кажется, что ты видел что-то. Слабое доказательство. Еще раз говорю тебе: мне всегда нужны настоящие доказательства!

Макрон слегка поклонился:

– Спасибо, Гатерий, да хранят тебя боги. – И крикнул вслед уходящему:

– Вечером увидимся на обеде. Калигула ждет тебя. Приходи обязательно!

Гатерий вышел от Макрона напуганный и обеспокоенный. Почему это Калигула меня ждет? Он вспомнил неприятную историю в лупанаре. Вздрогнул.

У выхода на мозаичном полу была изображена оскалившаяся собака, надпись гласила: "Cave, canem!"[47] Гатерий осторожно перешагнул через собаку и потащился к своей лектике.

Макрон некоторое время разглядывал прекрасную мраморную спину Венеры, казалось, он о чем-то размышлял, но о чем – непопятно.

Он позвал управляющего:

– Приведи Марцелла!

Тихое покашливание.

Макрон обрадовался:

– Марцелл, возьми пятьдесят человек. Вы будете тайно следить за дворцом Куриона на Авентине. Ты отвечаешь мне за то, чтоб без твоего ведома туда мышь не проскользнула! Про каждого приходящего и уходящего сразу сообщай. И быстро!

Занавес упал, но вдруг опять отодвинулся. Управляющий заглянул внутрь:

– Господин, тебя ждет тут трибун легиона "Августа" из Верхней Германии.

Макрон кивнул.

Вошел молодой вооруженный мужчина, поздоровался и подал Макрону запечатанный свиток.

Макрон хмуро читал. Потом спросил:

– Как начался бунт?

– Солдаты подняли ропот из-за плохой пищи и тяжелой службы. Когда было получено известие, что срок службы будет продлен, так как возросла опасность варварских набегов из-за Рейна, четыре когорты взбунтовались.

– Что предпринял легат?

– Приказал схватить шестнадцать зачинщиков мятежа. С остальными легат ведет переговоры и ждет твоих приказаний.

Макрон немного подумал, потом велел принести письменные принадлежности.

Написал, запечатал послание. На всякий случай повторил приказ трибуну:

– Передай легату, пусть зачинщиков немедленно обезглавят, другим острастка будет. А перед солдатами пусть выступит и намекнет им, что если они будут служить сверх срока – а они будут, дорогой, – то вскорости получат много золотых.

Трибун непонимающе вытаращил глаза. Макрон улыбнулся:

– Ну, не пяль глаза и убирайся, милый, торопись! Увидишь, что я тебя не обманул. И приветствуй моих солдат!

Глядя вслед трибуну, он подумал: самое время покончить с этим. Хватит с меня старого наставника, который управляется со мной как с мальчишкой, да еще соглядатаев подсылает. Молодого-то уж я на веревочке поведу, куда мне понадобится. Этот с радостью отвалит солдатам денежек, только бы хорошим быть для всех да спину защитить…

Энния крутилась в руках рабынь, они уже собирали в складки ее столу из красного шелка и натирали маслом ее волосы, чтобы блестели.

Она едва сдерживала слезы. Свинья этот Макрон! А продает ее свинье еще худшей! Скотина. Зверь. И тут мысли ее перескочили на Макроновы ручищи, которыми он так сильно обнимал ее. Она его любит, грубияна. И не перестанет любить, хоть он и вынуждает ее спать с этим головастым извергом. Вот стану императрицей – только надо заставить этого хомяка дать письменное обязательство, – вот уж я вам тогда покажу обоим!

Что за шум? Это он. Это его шаги. Она отослала рабынь.

Макрон отдернул занавес и ввалился в спальню. Крепко обнял Эннию за талию:

– Тебе надо бы начать с Калигулой прямо сегодня вечером. Ну, поняла, как это для нас важно?

Она молчала. Он посмотрел на нее и с жаром продолжал:

– Ты сегодня просто изумительна, ничего не скажешь. Прическа, платье, украшенья – настоящая Клеопатра. А он по всему египетскому прямо с ума сходит. Он от тебя ошалеет, ясно. Ну как, ты согласна, императрица?

– Твоя воля – это моя воля, – сказала она с показной покорностью, глядя через его плечо на золоченые квадраты мраморного потолка.

Он стремительно поцеловал ее:

– Слава тебе, Энния.