Невразумительные слова молитвы сопровождались пением юношей, скрытых лазурным занавесом за статуей богини.
Потом жрец провел гостя во двор храма, к жертвеннику, и удалился, чтобы приготовить жертву.
Луций стоял задумавшись. Его потревожили чьи-то голоса. Через открытую колоннаду он увидел деревенскую чету, которая стояла с корзинкой перед статуей Помоны, супруги Вертумна. покровительницы виноградников и садов.
Волей-неволей ему пришлось услышать их разговор.
Женщина один за другим выкладывала глиняные горшочки на пьедестал статуи, муж хмуро следил за ее движениями.
– Ну, хватит. Не перебарщивай. Остальные оставь в корзинке.
– Почему? Ведь мы же все их хотели отдать богине за хороший урожай винограда.
Муж почесал в затылке:
– Урожай-то был хороший. Ничего не скажешь. Но мог быть и еще лучше.
– Чем больше пожертвуешь, тем больше соберешь, – заметила женщина.
– Не болтай! Плати, что должна и ни асса больше.
Он вдруг разошелся:
– И вообще! Она не сделала того, о чем я ее просил…
– Как так? Ведь урожай был хороший. Почти в два раза больше, чем в прошлом году…
– Да, да только одного винограда! А орехи? А фиги? А каштаны? Это как?
Я ее просил весной, чтобы она присмотрела за фиговым деревом, что в углу сада. А дерево сохнет. Присмотрела, нечего сказать! А каштаны? Горькие.
Проклятье! Говорю тебе, не давай ей больше ничего!
Муж подскочил и вырвал из рук жены корзину, повернулся к богине:
– Ничего больше не получишь. Хватит с тебя. Ни капли больше!
И жене:
– Пошли, продадим остальное на рынке. Мне вожжи новые нужны. А деньги счет любят. Хватит! Ничего больше не дам, говорят тебе, пусть хоть лопнет.
Он снова повернулся к Помоне:
– Запомни, величайшая: воскресишь фиговое дерево, сделаешь каштаны гладкими и сладкими – получишь больше. Но не раньше! Идем!
Он осторожно поднял корзину с горшками и пошел. Жена, ломая руки и ругая его на чем свет стоит за то, что его поведение перед богиней было недостойно гражданина римского, – за ним. Но он был доволен, как и все, кто практично устраивал свои дела при помощи практичных римских богов.
Луций смотрел на крестьян с пренебрежительной улыбкой: как мелочны эти плебеи, с какой чепухой они пристают к богам.
Жрец Великой Матери вернулся к Луцию. Он зажег жертвенный огонь.
Храмовый раб привел на веревке разукрашенную для жертвоприношения овцу.
Раб шел медленно, веревку держал свободно, чтобы не тянуть животное (это было бы нарушением обряда), и вел овцу к жертвеннику. Дым поднимался прямо к блеклому небу.
Жрец освятил жертвенное животное. Полил его голову смешанным с проточной водой вином, сам отпил вина и дал пригубить Луцию. Посыпая темя овцы мукой и солью, остриг клок шерсти и бросил его в огонь. Потом провел ножом черту от лба до хвоста и со словами: "Macta est"[49]
закончил освящение.После этого помощник ударом молота убил овцу, жрец специальным ножом разрезал ей горло. Собрал немного крови в миску, смешал ее с вином и мукой и вылил на жертвенник.
Луций наблюдал за движением рук жреца, за серебряным перстнем с халцедоном, за худыми запястьями и костлявыми пальцами, он следил за обрядом и дрожал от напряжения. Ярко-красная кровь струйкой стекала с жертвенника, вот уже буроватый ручеек образовался вокруг него. Реки крови видел Луций в Сирии и смотрел на нее спокойно. Но здесь его знобило при виде ничтожной струйки. Луций плотнее закутался в тогу, раннее утро словно бы дохнуло на него холодом.
Жрец положил зарезанную овцу на стол жертвенника, полил ее вином и благовониями, вынул внутренности. Подошел гаруспик, тощий как жердь, бородатый, иссохший. Между тем как жрец под пение кларнетов сжигал жертвенный хлеб и ладан, гаруспик изучал внутренности овцы. Потом повернулся к Луцию, лицо которого было искажено волнением. Истощенный гаруспик пристально и не мигая смотрел на молодого человека и возвестил:
– Счастливая твоя звезда. Но теперь она окутана черным туманом и блеск ее потускнел…
Луций вздрогнул и отшатнулся.
– …ты стоишь на распутье, – цедил слова вещун. – Ты стоишь на распутье и колеблешься… Размышляешь, какой путь выбрать… Ты в неуверенности…
Луций напряженно выдохнул:
– Продолжай!
У гаруспика слегка дернулись уголки губ. Он воздел руки к небу:
– Великая Мать говорит тебе: "Без страха следуй за золотой колесницей Гелиоса, выше и выше…"
Возглас Луция прервал речь гадателя. Опытный гаруспик почувствовал, что сказал нечто, поразившее просителя прямо в сердце, ему не хотелось дальнейшим испортить дело. Он умолк.
Луций бросил ему горсть золотых и гордым жестом дал понять, что знает достаточно. Гадатель исчез, и только кларнеты продолжали торжественный, летящий к небу гимн.
Золотая колесница Гелиоса! Панцирь Калигулы! Великое слово богини подтвердило, что он решил правильно!
С Калигулой на жизнь и на смерть!
Я сделаюсь другом Гая, его наперсником, правой рукой будущего императора. Все почести, каких может достичь римлянин, даст мне Калигула.
Он исполнит все мои мечты, и род Курионов…