Калигула или После нас хоть потоп

«Отягченный годами и болезнью, благородные отцы, я отказываюсь от должности сенаторской. Я не могу более принимать участие в общественной жизни. Вы, безусловно, поймете меня. Да пребудут во славе сенат и народ римский!»

Он отослал написанное, расположился в атрии, освещенном слабыми огоньками светильников, позвал управляющего Публия и дал несколько указаний:

"Двадцать из моих сорока рабов будут отпущены. Такие-то и такие-то.

Каждый получит в подарок сто золотых. Ты, Публий, отправишься в мое имение в Кампании и будешь управлять им. У меня нет наследников. Вот документ, в нем сказано, что после моей смерти имение перейдет в твою собственность, это за службу моей семье. Привратника!"

Приковылял старый привратник.

"Запри ворота! Прикажи замуровать все калитки в садовой ограде! Спусти собак и не привязывай их даже днем! Никого – слушай внимательно, что я тебе говорю! – никого не впускай во дворец без моего позволения, ты понял? Никого!"

Рабы!

Топот босых ног по мраморному полу. Вытаращенные от страха глаза, хотя для своих домочадцев сенатор был всегда скорее патриархом, чем господином.

"Закройте все окна! Заткните щели. Опустите все занавеси. Погасите свет. Пусть везде будет темно. Да, мне нужна тьма. Закройте и комплувий в атрии. К чему мне свет? К чему мне день?"

Боязливый озноб охватил рабов: господин готовится к смерти!

"Унесите цветы! Разбейте флейты и лютни. Я хочу тишины".

Старик умолк, и долго тянулось молчание.

– Ты. господин мой, хочешь… – прошептал Публий, но договорить побоялся.

Ульпий поднял руку и показал на беломраморных богов:

"Оберните их темной материей. Закройте лица. Немезиду закопайте поглубже в саду. Только лицо Брута оставьте открытым. Только он останется тут со мной".

Ульпий жестом отпустил рабов и управляющего. Руки его безжизненно опустились, он сгорбился в кресле.

Дворец окутала тьма.

Глава 36

…четыре есть корня Вселенной:
Зевс лучезарный, и животворящая Гера, и Гадес,
Также, слезами текущая в смертных источниках Нестис.
То, Любовью влекомые, сходятся все воедино,
То ненавистным Раздором вновь гонится врозь друг от друга.[50]

Это изречение Эмпидокла из Акраганта Октавиан Август приказал высечь под бронзовым барельефом, изображающим четыре источника. Тиберий приказал поместить эту доску в малом атрии своего дворца на Палатине. Влево от доски стояла статуя Августа, вправо – Тиберия.

Калигула сидел в кресле утомленный впечатлениями и переживаниями последних дней. Напряжение, связанное с убийством Тиберия, дорога за его гробом в Рим, похороны, надгробная речь Калигулы в честь умершего императора, первые государственные заботы. И все это перекрывало бешеное ликующее биение крови в жилах: "Я император, я властелин мира!"

Упоенный властью, уставший от этого захватывающего упоения, Калигула расположился в малом атрии и разглядывал барельеф. Он воспринимал его по-своему. Он не замечал гармонии форм, не обращал внимания на движение и ритм фигур. Он видел двух женщин – Геру и Нестис. Первая, матрона с могучей грудью, вторая девушка в расцвете лет, с нежной выпуклостью живота и тонкими бедрами. Зевс был изображен мускулистым гладиатором. Больше всего Калигулу волновал стройный Гадес, кудрявый юноша с чувственным ртом.

…четыре есть корня Вселенной:
То, Любовью влекомые, сходятся все воедино,
То ненавистным Раздором вновь гонится врозь друг от друга.

Он размышлял над этими словами и смотрел на двух своих предшественников на троне. Этот добродушный, бодрый, но хитрый прадедушка, так родная прабабка Калигулы Ливия рассказывала о нем. слегка кривя в усмешке губы, прекрасно играл свою роль избавителя Рима от кровопролитных гражданских войн. С великолепной советчицей Ливией за спиной он дал миру строй, который, внешне сохраняя все привлекательные стороны демократии, незаметно и планомерно сосредоточивал в руках Августа, а вернее, Ливии все элементы государственной власти. Этот мудрый друг философов и поэтов не допустил, чтобы раздором были разлучены источники. Ливия помогла ему всех соединить и подружить: сенаторов с всадниками, патрициев с плебеями, клиентов с патронами, колонов с землевладельцами и императора со всеми. Ливия, стремящаяся удержать бразды правления в своих руках, "заботилась о том, чтобы муж был здоров и весел, и сама поставляла ему любовниц – не слишком темпераментных, но настолько умелых и искусных в любви, что они не истощали его, а, скорее, способствовали бодрости его духа".