Калигула или После нас хоть потоп

Велика при этом роль должностных лиц императорской канцелярии и римского магистрата. Еще во времена Тиберия образовалась высокопоставленная бюрократия, которая совалась всюду и все держала в руках. Богачи за большие деньги купили этих помощников императора, и теперь все они связаны одной веревкой. Ведь очень выгодно получать жалованье от казны, брать комиссионные справа и слева и пользоваться ежегодными взятками той или иной компании, если эта взятка превышает жалованье в пять раз. Поэтому личный казначей императора вольноотпущенник Каллист – persona gratissima[62], поэтому с ним говорят здесь, как с равным, поэтому его дочери каждый раз к Новому году получают от отца по роскошной вилле.

Раздается звук гонга, входят консулы. Ликующими возгласами встречают сенаторы Клавдия, дядю императора, консула Понтия и Луция Куриона.

Консул Понтий открывает чрезвычайное собрание сената. Он осуждает актеров и народ за "Фаларида". не скупится на похвалы императору – рукоплескания, божественному цезарю – рукоплескания. Консул садится, начинаются выступления сенаторов, императорские блюдолизы соревнуются в красноречии, на лицах восторг и преклонение перед величием Калигулы. И только это ничтожество, эта размазня Клавдий чистит ногти, поднеся руки к подслеповатым глазам. Ну, дядя императора может себе такое позволить, любой другой поплатился бы головой. Казалось, что нечего больше добавить к блестящему словесному фейерверку. И тут поднялся Гатерий Агриппа. Он предложил сенату доказать свою глубокую преданность, верность и любовь к императору, воздав ему новые почести. "Золотой щит". Этот щит из чистого золота, на котором мастер сделает рельефное изображение солнце-подобного императорского лика, будет храниться в храме Беллоны, богини войны, его будет оберегать специально для этого основанная коллегия жрецов. Во время всенародных торжеств впереди процессии, которую возглавят сенаторы и римская знать, жрецы понесут щит к храму Юпитера на Капитолии, где верховный жрец совершит жертвоприношение. Сопровождаемая пением юношей и девушек из благородных семей, прославляющих мудрость, милосердие и прочие добродетели императора, процессия пройдет по городу, чтобы к ней мог присоединиться весь римский люд.

Храм сотрясался от оваций. Пусть Луций видит это воодушевление, эту любовь, пусть расскажет об этом императору, пусть знает император, кто в этом столпотворении будет его опорой, его "золотым щитом".

Сенека сделал вид, что хлопает, и даже выражение своего лица старался уподобить остальным. Но в эту минуту ему было стыдно, что он римский сенатор, что и он принадлежит к этой банде, да, именно банде, без чести, без совести, банде, которая подло подпевает выскочке и дает пищу его тщеславию.

Овации утихли, все вопросы решены, но консул Понтий не встает. Он предоставляет слово Луцию.

– Досточтимые сенаторы, я с радостью расскажу императору о почестях, которые вы ему воздали. Император благоволил поручить мне передать его приветствие сенату. Когда сегодня утром я сообщил императору, что после представления в театре беспорядки на улицах Рима продолжались всю ночь, что применение оружия было необходимо, что возбуждение народа, вызванное вредоносными действиями актеров, имело своим последствием смерть шестисот человек, из них восьмидесяти шести солдат, что и сегодня утром на стенах были обнаружены надписи, позорящие нашего дорогого императора и науськивающие против него народ, цезарь решил, что подстрекатели и бунтовщики, а особенно актер Фабий Скавр, послезавтра должны предстать перед судом. Суд состоится в базилике Юлия в пять часов пополудни.

Император лично примет участие в суде.

Сенаторы восторженно приняли императорский приказ.

– Хотя наш великодушный император, следуя в данном случае закону об оскорблении величества, мог сам назначить наказание провинившимся, он желает, чтобы они предстали перед судом, члены которого будут избраны из сенаторов, и чтобы сочинителю "Фаларида" Фабию Скавру была предоставлена возможность защищаться, как предусматривает это римское право. Итак, пусть сенат решит, кто станет, либо добровольно, либо вынужденно, patron ex offо[63], который будет защищать Фабия Скавра. Главным истцом в этой тяжбе об оскорблении… о государственной измене император назначил меня.

Луций кончил.

Поднялся консул Понтий.

– Трудно ожидать, что кто-нибудь по своей воле захочет защищать изменника. Поэтому, прежде чем мы сами назначим защитника, я исполню формальность, спрашивая, есть ли среди сенаторов человек, который хочет защищать Фабия Скавра?

Консул запнулся и вытаращил глаза. Над рядами кресел поднялась единственная рука. Собрание сенаторов взволновалось; это невероятно, невозможно! Но рука была поднята, и это была рука Сенеки.

– Ты погубишь себя, безумец! – зашептал сзади сенатор Лавиний.

Сенека встал, он был бледен. Он оперся дрожащими руками о спинку стоящего перед ним кресла, откашлялся и в мертвой тишине проговорил: