Калигула или После нас хоть потоп

Я б не посмел, но прямо здесь на льва
Я в темноте не наступил едва.
На этой улице лежал он, скаля зубы,
И ждал тебя. Он сам мне так сказал,
Когда, зачем он здесь, спросить я заикнулся:
– Затем лежу здесь возле дома я,
Что в нем живет моя знакомая!..

Квирина наблюдала за Фабием, в глазах ее притаилась улыбка, она вслушивалась в его голос:

– Я сказал себе: провожу ее другим путем, и, может быть, она будет рада. Кому хочется быть сожранным львом!

Он продолжал отеческим тоном:

– Это не очень разумно ходить ночью одной…

– Я к этому привыкла, – сказала Квирина.

– Даже этот лев тебя не испугал?

Она рассмеялась непринужденно.

– Такой лев – это действительно страшно, – и сделала шаг, Фабий шагнул вслед за ней, – но люди иногда бывают хуже…

Он почувствовал себя задетым, хотел обратить все в шутку, но не нашелся. Квирина испугалась того, что сказала. Поспешила сгладить неприятное впечатление:

– Ты испугал меня…

Фабий снова вернулся к прежнему тону:

– Главное, что ты не боишься меня теперь.

– Не боюсь, – сказала она, но слегка ускорила шаги.

Они молчали. Напряжение, которое немного было сглажено шуткой, в тишине снова начало расти.

Квирина повторяла про себя, словно не веря: "Фабий меня ждал. Он идет рядом со мной". Она замедлила шаг, пусть дорога длится как можно дольше.

– Где ты живешь?

– У чеканщика Бальба…

– Я его знаю.

– Это мой дядя. Он горбун, но хороший. Он тоже тебя знает. Когда ты был на Сицилии, часто… иногда я с ним говорила о тебе. – Она сказала больше, чем хотела, вспыхнула, еще хорошо, что в темноте этого не видно, и быстро добавила:

– Дядя мне говорил: "Помни. Квирина, Фабий – актер получше Апеллеса!"

– Квирина, – повторил Фабий. – Благородное имя. Божественное. А я до сих пор и не знал, как тебя называть. Так ты живешь у Бальба…

– Да. Но уже понемногу собираюсь домой, к маме, в Остию…

Он остановился:

– Что такое? Ты хочешь уехать из Рима?

Она кивнула, чтобы придать себе смелости. Сейчас ей казалось это бессмысленным, но все-таки она сказала:

– Да, я возвращаюсь к матери…

– Почему? Из-за того, что сегодня Кар…

Она ответила торопливо:

– Нет, я сама так хочу. Помогу маме ухаживать за детьми, ведь нас пятеро, а я самая старшая. И танцевать больше не буду…

– Что это тебе взбрело в голову, Квирина? Бросить танцевать! Почему? У тебя это выйдет. Если бы ты захотела, то многого смогла бы добиться. Тебя пугает работа и наша суровая жизнь? – Фабий даже не заметил, как его голос внезапно стал настойчивым.

Квирина вскинула голову:

– Нет. Я не боюсь работы, но…

Воспоминание о трактире сжало ей горло. Она остановилась, потупила глаза.

– Но… – помогал ей Фабий.

– Так… Мне не нравится здесь… – поддела она сандалией невидимый камешек. – Я иначе представляла себе жизнь в театре. Люди нехорошие, обижают…

Внезапно ей захотелось расплакаться: "Почему я влюбилась в него как безумная? И теперь уйти, не видеть его? Ведь я хотела уехать домой именно для того, чтобы больше не видеть его". Она посмотрела на Фабия, как он стоял неуверенный, смущенный, он, так решительно подчиняющий себе всех на сцене, и говорила ему про себя слова, полные страсти: "Дорогой мой, я не сержусь на тебя, ты сегодня такой удивительный, мне хорошо рядом с тобой".

Словно издалека доносился до нее голос Фабия:

– Ты еще очень молода. Жизнь в театре сурова и трудна. – Он чувствовал, что должен ей что-то объяснить. Но нет, этого он не может. – Ты не должна принимать все так, как это кажется с первого взгляда, понимаешь?

Ему вдруг захотелось, чтобы эта девушка не покидала Рима, чтобы осталась здесь, рядом с ним. Он загорелся:

– Каждый человек ради чего-то живет, неважно ради чего, но каждый хочет чего-то добиться, так уж устроен человек. А мы? Смешить людей, фиглярничать. Но это выглядит так только на первый взгляд. Ради этого не стоило бы жить, но когда ты познакомишься с нами поближе, то увидишь все в ином свете: людям, которые в жизни не имеют ничего, кроме забот, мы несем смех и немного радости. А это не так уж мало, понимаешь?! Но при этом нам самим многое приходится терпеть и глотать немало горьких пилюль. Девочка, ты знаешь, сколько раз нам доставалось! И как! Мы годы провели в изгнании.

Но никто не оказался трусом, никто не отказался от своего искусства. Год назад один могущественный господин устроил мне изгнание на Сицилию. А я уже снова здесь! Чтобы знатные господа потихоньку подумывали, куда бы меня отправить снова. Подальше, может быть в Мавританию или еще куда-то. – Он стал серьезным. – Если кто-нибудь любит свое ремесло так же, как мы, комедианты, он смирится со всем. все вынесет и выстоит!

Квирина стояла перед ним с широко раскрытыми глазами, внимательно слушала. "Да, это он, ее Фабий, ради этого человека она убежала из дому, его она так страстно ждала…"