Калигула. Тень величия

Прибежавшая на шум Ливилла пыталась оттащить сестру от Пираллиды. Пол вокруг был залит кровью, хлеставшей из разбитого носа гетеры, и усеян прядями ее густых волос.

На скамеечке у фонтана за этим действом, прижав руку к тяжело вздымающейся груди, с удовольствием наблюдала Друзилла, а рядом с ней покатывался со смеху Ганимед Лепид.

Марк Виниций привел сонного и потому злого Калигулу.

— А ну, глупые гусыни, прочь друг от друга! — закричал цезарь. Агриппина ослабила хватку и устало сползла с тела Пираллиды.

— Брат, — хрипло вымолвила она, — этой твари не место среди нас, в этом дворце. Пусть убирается на Субуру!

Калигула расхохотался. Конечно, Агриппина, вернувшись на днях из Анция, не знала, что он призвал гетеру в свои покои. Ей пришлось уехать из-за простуды сына, Луций подхватил сильный кашель, и ему был необходим морской воздух. Происходящее ее ошеломило: вначале свадьба с похищением невесты, затем ненавистная Пираллида, встреченная с букетом цветов в перистиле. Ливилла еще раньше рассказывала, что Калигула вступил с гетерой в связь, но лишь этим утром женщины впервые столкнулись.

— Я умоляю тебя, Гай! — Агриппина на коленях подползла к цезарю. — Заклинаю памятью моей подруги! Пожалуйста, убери эту тварь из нашего дома! Она причинила мне столько зла, из-за нее мой сын растет сиротой! Она опоила моего мужа отравой, которая вначале разрушила его мозг, а затем здоровье. Ты же был другом Агенобарба!

Калигула смутился. Еще никогда его не просили о чем-то, упоминая при этом Юнию. А ведь они с Агриппиной были так дружны.

— Ладно, быть посему. Считай, сестра, что Беллона приняла твою кровавую жертву.

Присутствующие заулыбались этой шутке, смотря на окровавленное лицо гетеры.

— Ты, Пираллида, сейчас же возвращайся в свой дом, — обратился Калигула к девушке и незаметно подмигнул ей. — Кто-нибудь! Помогите ей!

Довольная Агриппина поклонилась брату, взяла под руку Ливиллу и пошла с ней к выходу. Проходя мимо Пираллиды, которой слуги помогали подняться, она плюнула ей в лицо. Гетера зарыдала в голос от стыда и позора.

Однако, когда она вернулась в свой домик, ее ожидало утешение в виде ларчика, заботливо установленного в вестибуле, — приоткрыв крышку, она увидела золотые монеты и драгоценное кольцо сверху. Калигула отблагодарил ее более чем щедро за оказанные услуги, но Пираллида поняла, что этот дар был прощальным. И предназначался он ей не как гетере, а как жрице темной богини. Она взяла ларчик и прошла в атриум, окликая служанку.

— Ну, вот, я вижу, что моя красавица испытывает новые превратности судьбы.

От звуков этого голоса, до боли знакомого, любимого и ненавистного, руки гетеры разжались сами собой, ларчик упал, и монеты со звоном раскатились по полу.

Лепид проводил Друзиллу до кровати. Она шла, прижав руку к тяжело вздымающейся груди, с усилием делая каждый вздох ее изъеденными ядом легкими. Эмилий помог жене прилечь, поправил подушки, поймал дымчатую кошку, теревшуюся о его ноги, и положил под руку Друзилле, чтобы удобней было гладить мягкую шерсть зверька. Поцеловал жену в лоб и собрался уходить, но она окликнула его:

— Спасибо, Ганимед! Я была несправедлива к тебе! Ты оказался нежным и заботливым мужем. — Друзилла замолчала, восстанавливая дыхание. Эмилий терпеливо ждал, хотя знал, что вот-вот начнутся скачки, и цезарь, скорее всего, уже там, в Большом цирке. — Я чувствую, что жить мне осталось считанные дни…

Лепид протестующе вскинул руку:

— Ну, что ты, моя голубка, не терзайся понапрасну. У тебя впереди долгие годы жизни. Мы еще поедем в путешествие. Хочешь — в Грецию, а хочешь — в Египет? — он присел к ней и погладил ее разгоряченный лоб. Жар не спадал уже которую неделю. — Наша империя настолько велика, что порой мне кажется, что Рим — хозяин мира. А сколько диковинок в Азии? Ты же ничего не видела.

— Нет, не хочу в Азию, — надула губки Друзилла. — Там наместником мой бывший муж. Мне всегда хотелось увидеть Акрополь, полюбоваться его мощью и величием.

Эмилий турнул кошку и лег рядом с Друзиллой, обнял ее, а она положила голову ему на грудь. Лепид уже не думал о скачках и желал только одного: чтобы жена улыбнулась и продолжила мечтать о будущем, позабыв печальные мысли.

Он влюбился в свою насильно навязанную жену, едва узнал от врача, что она смертельно больна. Лекарь проговорился об этом в их первую брачную ночь, когда Друзилла испытала сильнейший приступ. Искренняя жалость быстро переросла в более сильное чувство, когда Эмилий увидел, как пренебрегает ею Гай, как сторонятся ее сестры. Никто не любил злую и гордую Друзиллу, и лишь Эмилий разглядел в ней ранимую и истосковавшуюся по ласке и любви душу. И он поклялся у алтаря в храме Венеры на Капитолии, что, если Друзилле предстоит скорая смерть, то умрет она счастливой и любимой. Богатое пожертвование храму и просьба жрецам каждое утро приносить в жертву богине белую телку с вызолоченными рогами должны были продлить дни и облегчить муки любимой жене.

Любовь изменила его и даже Калигулу заставила уважать и ценить этого прежде тщеславного и пустого римского щеголя.