Калигула

Херея сошелся с Минуцианом, который укрепил его в решимости. Корнелий Сабин также решился поддержать план убийства императора. После ряда совещаний, отсрочек, обсуждения разных способов устранения тирана заговорщики остановились на времени празднования в Риме Палатинских игр, установленных в честь Августа. С убийством следовало спешить, поскольку стало известно, что по окончании игр Гай намерен морем отправиться в Александрию. Но только стремлением посетить далекую провинцию и освежить воспоминания детства планы его не ограничивались: «Так, он собирался переселиться в Анций, а потом — в Александрию, перебив сперва самых лучших мужей из обоих сословий. Это не подлежит сомнению: в его тайных бумагах были найдены две тетрадки, каждая со своим заглавием — одна называлась «Меч», другая — «Кинжал», в обеих были имена и заметки о тех, кто должен был умереть»^{357}. Получалось, что заговорщики наносили превентивный удар.

Убийство свершилось в последний день игр. Гай находился на театральном представлении, вокруг было множество людей, и заговорщики во главе с Кассием Хереей — он взял на себя обязанности предводителя тираноубийц — никак не могли улучить удобный момент для рокового удара. Приходилось ожидать, когда император удалится во дворец на дневной завтрак. Путь его в этом случае был известен, и Херея все предусмотрел. Около трех часов дня Гай направился во дворец. В подземном переходе, по которому он непременно должен был пройти, его уже ждали. Задачу заговорщиков облегчило и то, что в том же переходе готовились к своему выступлению знатные мальчики из провинции Азия (бывшее царство Пергам на западе полуострова Малая Азия). Они должны были во время мистерий петь гимны и выступать в качестве танцовщиков. Гай остановился посмотреть на них и захотел похвалить детей, успевших, очевидно, уже проявить себя перед публикой. Убийцам это оказалось на руку, поскольку сопровождавшие Гая люди — среди них были дядя императора Клавдий, муж Юлии, сестры Гая, Марк Виниций — не задерживаясь, прошли вперед.

«О дальнейшем рассказывают двояко. Одни говорят, что, когда он разговаривал с мальчиками, Херея, подойдя к нему сзади, ударом меча глубоко разрубил ему затылок с криком: «Делай свое дело!» — и тогда трибун Корнелий Сабин, второй заговорщик, спереди пронзил ему грудь. Другие передают, что когда центурионы, посвященные в заговор, оттеснили толпу спутников, Сабин, как всегда, спросил у императора пароль; тот сказал: «Юпитер»; тогда Херея крикнул: «Получай свое!» — и, когда Гай обернулся, рассек ему подбородок. Он упал, в судорогах крича: «Я жив!» — и тогда остальные прикончили его тридцатью ударами — у всех был один клич: «Бей еще!» Некоторые даже били его клинком в пах. По первому шуму на помощь прибежали носильщики с шестами, потом — германцы-телохранители; некоторые из заговорщиков были убиты, а с ними и несколько неповинных сенаторов»^{358}.

Известие о внезапной гибели Гая вызвало в переполненном театре смятение. Одни ликовали, другие не хотели верить в случившееся, были и такие, кто сожалел о погибшем императоре. К числу последних относились прежде всего любители даровых кровавых зрелищ: женщины и молодежь — свидетельство Иосифа Флавия^{359}, солдаты, которым платили хорошее жалованье, и, конечно, рабы, в кои-то веки получившие возможность глумиться над своими господами, обвиняя их в государственных преступлениях и находя поддержку у самого императора. Большинство, однако, было радо убийству Калигулы. Германские телохранители недолго проявляли свой гнев и мстили за любимого владыку… ведь бесполезно стараться за того, кто мертв и уже не может их вознаградить. К тому же варвары сообразили, что преемник убитого может сурово покарать их за бессмысленное кровопролитие, не могущее помочь тому, кто лежит в дворцовом переходе, пронзенный десятками мечей и кинжалов.

Между тем главный из убийц Гая Кассий Херея оставался недоволен тем, что не вся семья ненавистного тирана истреблена. Он послал трибуна-преторианца Юлия Лупа с приказом убить вдову и дочь Гая — бессмысленная и постыдная жестокость, изобличающая в Кассии Херее не тираноборца, но злобного мстителя за личные обиды, ибо беззащитная женщина и крохотная дочка ее никак не являлись препятствием к восстановлению римской свободы и на власть императорскую тоже никак претендовать не могли.