Калинов мост

– Вот темнота! – возмутился Ираклий. – А из чего мы будем делать котлы, змеевики и консервные банки.

– Резонно, – поддакнул драматургу Василий.

– Тогда и строительный бизнес оставь, – обратился к Аполлону Боря Мащенко. – Кто дворцы будет строить?

– Ну вот, – обиделся даровитый юноша, – это оставь, то оставь, а что я разрушать буду?

– А на фига себя утруждать? – удивился Ираклий. – Боря подгонит бульдозеры и организует тебе площадку в лучшем виде. Строй не хочу.

– Я подумаю, – буркнул Аполлон.

Мирное течение беседы было прервано мощным храпом Каменюкина. Подобное хамское поведение шестерки вызвало ропот собравшийся за столом компании:

– Он в каком у тебя чине? – спросил Ираклий у Кабанова.

– По-моему, рядовой запаса.

– Вот ведь чмо, даже разжаловать его нельзя, – расстроился Морава. – Значит, у меня такое предложение, мужики, Аполлон Гиперборейский подходит к гробу и видит лежащую там Марью Моревну. Смерть любимой настолько огорчает впечатлительного юношу, что он травится ядом. В свою очередь Марья, очнувшись от глубокого и продолжительного сна, видит лежащего у ее ног прекрасного юношу, и в расстроенных чувствах закалывает себя кинжалом. У тебя, Ваня, кинжал есть?

– У меня есть меч, – угрюмо отозвался Аполлон, числившийся по паспорту Иваном Царевым.

– Тогда пусть Марья тоже травится тем же ядом, – легко согласился покладистый Морава. – Тут ведь важно драматургию соблюсти.

– Что-то мне драматургия кажется знакомой, – задумчиво проговорил Вацлав Карлович Крафт.

– Нет повести печальнее на свете, чем повесть о Ромео и Джульетте, – процитировал известного автора Ключевский. – Это же плагиат, Морава.

– Только попрошу без оскорблений, – возмутился драматург. – Это творческое переосмысление известного сюжета. Шекспир, между прочим, тоже его позаимствовал из итальянских хроник.

– Не буду я травиться, – заявил Аполлон. – С какой стати.

– Нет, вы на него посмотрите, – взвился Морава. – Он не будет травиться. Это, по-вашему, любовь, мужики! Это чувство! Вот она нынешняя молодежь. Любимая девушка у него умерла, а ему хоть бы хны, жрет черную икру ложками и в ус не дует.

– Так она ведь живая! – в свою очередь рассердился Аполлон. – С какой стати я должен травиться. Это вы ее заколдовали.

– Правильно, Ваня, – неожиданно легко согласился с Аполлоном Морава, – хотя заколдовали ее не мы, а злая волшебница Светлана.

– Это я злая?! – грозно восстала со своего места богиня Макошь.

– Невозможно работать, – развел руками драматург. – Хорошо, пусть будет добрая волшебница Светлана, которая заколдовала прекрасную Джульетту, в смысле Марью Моревну, дабы спасти ее от преследований зловещего монстра Вия, он же бог Велес, он же рыцарь-разбойник де Руж.

– Этот поворот сюжета мне нравится, – ухмыльнулся Аполлон.

– Мне тоже, – согласилась со Светозаром коварная Макошь.

Мне этот с позволения сказать поворот не нравился вовсе, но я промолчал, поскольку не хотел нагнетать и без того напряженную ситуацию за столом.

– Этот злодей Вий бесчестит девушек по чем зря, – продолжал заливаться соловьем Морава, – и бросает их с детьми, не платя алименты.

– Клевета, – не выдержал я наглого оговора. – Кого это я обесчестил и кого бросил?

– Меня бросил, – нагло заявил Аполлон, – а мою мать обесчестил.

– Вот! – аж подпрыгнул присевший было к столу драматург. – Гениальный поворот сюжета.

– Шекспир отдыхает, – насмешливо заметил Ключевский. И тут же был определен расходившимся Моравой в пособники главного злодея и монстра-оборотня средней руки.

– Зрители рыдают, – продолжал ораторствовать впавший в экстаз Морава.

– А зло торжествует, – прозвучал за нашими спинами знакомый женский голос. Мы обернулись словно по команде и с интересом уставились на незваную гостью, которая заявилась ко мне во дворец в самый напряженный момент действа. Анастасия Зимина, она же богиня Артемида, она же графиня де Вильруа стояла в окружении вооруженных до зубов вакханок и липовых эльфов и скалила в нашу сторону белоснежные зубы патентованной хищницы. По правую руку от нее располагался Гаркушин, он же Гераклус, он же Гракх, сбежавший с поля боя, а по левую – Антуан де Шаузель, из-за спины которого выглядывал сир Франсуа де Мелазон.

– Только я тебя умоляю, Настя, – бросился к ней навстречу Ираклий, – давай обойдемся без грома и молний. Ты погубишь мой спектакль.

– И поставлю в твоих декорациях свой, – надменно заявила Артемида, после чего ткнула наманикюренным пальцем в мою сторону: – Убей его, Аполлон!

Жест был воистину царский, но почему-то не произвел на господина Гиперборейского никакого впечатления.

– Зачем? – спросил он, не прекращая трапезы. – Он же отдал мне Машку. Правда, она пока в гробу.