Калинова яма

— Все, — ответил Кестер, не поднимая головы. — Они все о вас знают. Абсолютно все.

Гельмут сжал зубы. Перед ним на диване, прижавшись к стене, сидел некогда первоклассный дипломат и отличный разведчик, а теперь — пьяный старик в грязном и помятом пиджаке. Ему захотелось немедленно пристрелить его, чтобы не мучился.

— Значит, они приходили к вам и допрашивали?

— О, знали бы вы, как они допрашивают!

— Кстати, вы же видели Орловского? — В голову Гельмута пришла мысль выудить из разговора хоть какую-нибудь полезную информацию. — Как он выглядит?

— О, он сущий дьявол! — Кестер криво усмехнулся и утер слюну с подбородка. — Он высокий, с седыми висками, в очках, с сумасшедшими блестящими глазами. Он настоящее воплощение ада. Если вы увидите его — узнаете сразу. И с ним этот одноглазый. Все шутил. Смеялся. Господи, господи.

Кестер опустил голову на грудь, его плечи затряслись.

— Вы виноваты во всем. Все из-за вас, — повторил он дрожащим голосом.

Гельмут сделал шаг к дивану, чтобы успокоить старика, но тот вдруг вскинул голову, достал из кармана пистолет и прицелился.

— Ни шагу! Я выстрелю! Ей-богу, пристрелю вас прямо здесь! Не подходите!

Гельмут остановился.

— Клаус, послушайте меня. Вы пьяны. Вы напуганы. Попытайтесь взять себя в руки…

— Никакого, мать вашу, больше «взять себя в руки»! — взревел Кестер, размахивая пистолетом. — Черта с два, а не взять себя в руки! Ненавижу их, ненавижу вас, ненавижу всех, ненавижу себя!

Гельмут потерял терпение.

— Так застрелитесь же, как подобает солдату невидимой армии фюрера! — выкрикнул он.

Глаза Кестера заблестели.

— Отличная идея! — закричал он и направил дуло пистолета себе в рот.

Прежде чем Гельмут успел кинуться к нему, раздался оглушающий хлопок. Голова Кестера дернулась назад, на стену брызнуло красное вперемешку с желтыми ошметками. Кестер медленно завалился набок и застыл.

В воздухе пахло порохом.

Гельмут остолбенел.

«Черт, черт, черт, — мысли проносились в голове с бешеной скоростью. — А что, если за номером следят? А что, если сам Юрьев из них? Они наверняка услышали выстрел. Надо бежать».

Он оглядел комнату, увидел окно, кинулся к нему и принялся открывать проржавевшие задвижки.

«Второй этаж, прыгать не страшно».

Задвижки поддавались с трудом. Он наконец управился с нижней, дернул окно: не открывалось. Принялся за верхнюю.

Сзади вдруг раздался дребезжащий, слегка шепелявый голос:

— Ну вот видите, опять не получилось.

Гельмут обернулся.

Кестер сидел на диване, растерянно оглядывая пистолет в руке. Из побледневших губ его вытекала алая струйка, волосы на развороченном затылке слиплись от крови. Красно-желтая мешанина медленно сползала по обоям.

— Что за чертовщина? — медленно проговорил Гельмут.

Кестер посмотрел на него и усмехнулся окровавленными губами.

— Вы думаете, я не пытался? Я стрелялся, прыгал с крыши, травился. Даже повесился. Два раза.

Гельмут почувствовал, как зашумело в голове и потемнело в глазах.

— Может, вы знаете какой-нибудь более надежный способ? — продолжил Кестер.

Гельмут оперся рукой о подоконник: его мутило.

— Знаете, мне кажется, во всем виновата водка, — добавил Кестер. — Да-да, водка! Не представляете, сколько я выпил! Живые люди столько не пьют. Мне рассказывали, будто русские пьют водку, чтобы не бояться смерти. А иногда они пьют так, чтобы сама смерть их боялась. Может, и меня теперь боится смерть? Может, я стал русским?

— Может быть, — проговорил Гельмут, чувствуя, как холодеют кончики пальцев.

— Точно! — Кестер расхохотался, обнажив разбитые и поломанные зубы. — Я стал русским! Я теперь русский, Гельмут, понимаете? Вот как бывает!

Гельмуту показалось, будто с ним уже когда-то бывало — это ощущение нереальности происходящего. Он зачем-то поднял руки, чтобы взглянуть на них, и вдруг комната резко дернулась вправо, и все вокруг подернулось белесой дымкой.

Он сел на подоконник.

Что-то было не так.

Он обернулся и увидел, что за окном уже стемнело, а на улице зажглись грязно-оранжевые фонари. Шатаясь, он встал на подоконник, с силой отодвинул верхнюю задвижку и распахнул окно — в комнату ворвался прохладный вечерний воздух, в котором пахло сиренью и скошенной травой.

Гельмут сделал шаг вперед и прыгнул вниз, к запаху травы и сирени, в прохладный летний вечер.

★ ★ ★

Из воспоминаний Гельмута Лаубе. Запись от 27 февраля 1967 года, Восточный Берлин

В Берлин мы прибыли в декабре 1917 года. Нам показалось, что здесь еще хуже, чем в революционном Петрограде: город голодал, по улицам бродили нищие. Отец слышал вести о тягостном положении в Германии, но был уверен, что там в любом случае лучше, чем в России. Я же, честно говоря, не видел разницы.

Для меня, двенадцатилетнего мальчишки, ни разу не видевшего других стран, Берлин показался пугающим и чужим, несмотря на то что здесь жили близкие мне по крови и языку люди. В одном было лучше: отношение к нам со стороны окружающих, вне всякого сомнения, больше нельзя было охарактеризовать как враждебное. Мы попали домой. В нищую, разваливающуюся страну, трясущуюся в судорогах близкого поражения, — но домой.